дикарь зевнул, – лишь полное банкротство способно заставить человека, привыкшего к комфорту, променять бурную столичную жизнь на тихое прозябание в нашей глуши.
– А вы проницательны… князь… – Федор специально использовал старый титул, чтобы хоть как-то задеть соперника.
– Бог с вами, Федор Андреевич, какой из меня князь, негоже вам, человеку образованному и жизнь повидавшему, повторять вслед за чернью всякие глупости. Так и в оборотня поверить недолго.
– А я уж было подумал… – Федор решил, что непременно выяснит все про эти самые «глупости», раз уж Алексей не желает отвечать прямо. Пусть дикарь смеется, пусть издевается, но хозяин-то здесь не он, поместье принадлежит графу, и деревни тоже, вместе с крестьянами и всеми их нехитрыми крестьянскими проблемами. А князь… был князь, и не стало, закончилась его вольница.
Вернувшись в дом, Федор с удовольствием констатировал – багаж привезли и даже частично разобрали. Бог с ней, с перестройкой дома, а вот дополнительных слуг нанять надобно.
Элге возникла словно из ниоткуда. Луковский готов был поклясться – в дверь она не входила, но вот же, стоит посреди комнаты, оглядывается с любопытством, а хозяина точно и не видит. Она некрасива, но отчего ж так сложно отвести взгляд от этого лица? Черные брови вразлет, черные глаза, точно глубокое ночное небо, высокие скулы и крупные, резко очерченные губы. Женщина-птица. Как сказал Алексей? Вольная? Не вольная, дикая она, недоверчивая, слово поперек скажи – и улетит, упорхнет, не обернувшись.
Но что она делает здесь? В его комнате? В комнате мужчины? Это ведь неприлично, а если узнает кто?
– Как съездили? – Голос у нее оказался мягким. Как есть птица. Сирена, завлекающая путников чарующим пением своим.
– Спасибо, хорошо.
Она задумчиво погладила черную косу, а Федор все смотрел и смотрел. На что? На руки, худые, с тонкими «музыкальными» пальцами, на выпирающие ключицы и длинную шею, на платье. Бедное, без кружева и вышивки. Правильно, она же воспитанница, значит, и одевают хуже, чем Ядвигу.
– Князь злой приехал. – Дерзкий взгляд молодого графа девицу не смутил, она словно и не видела ни взгляда, ни самого Федора, сама с собою беседовала. – Недоволен чем-то.
– Волки корову загрызли.
– Корову? Это плохо. Корова – кормилица, она молоком поит, без нее не выжить. – Элге подошла к окну. – Сегодня я никуда не ходила. Они считают, что я виновата.
– Кто считает? – Федору было не по себе, он никогда не беседовал с молодыми девушками об убитых волками коровах, да и ни одна из знакомых ему девиц не вела бы себя столь неприлично.
– Крестьяне. – Элге дотронулась до толстого мутного стекла. – Они считают меня ведьмой. А вы?
– Я?
– Вы. Вы не считаете? Простите, что я так говорю, матушка часто упрекает меня за неподобающие речи, но мне очень, ну просто очень нужно знать… А вы приехали
