отчего-то взяла в голову, что, если бы я лучше за ним приглядывала, он бы не умер. Дошло до того, что они с отчимом оба набрасывались на меня и избивали.
– И никто ничего не сделал?
– А кому оно было надо? – Сима горько улыбнулась. – Чужая семья, семейные дела – никто ничего. Правда, мать отчима говорила им, что, дескать, вы оба с ума сошли, мальчишка больной совсем был, Серафима-то тут ни при чем, но они оба с каждым днем все больше сами себе верили, что его смерть – это моя вина. Хотя, когда он умер, меня и дома-то не было, я ездила на олимпиаду по английскому в соседний город, от школы. А они с ним сами оставались, вот мама устала и уснула, а проснулась – он мертвый. Я вернулась, а у нас похороны, мама кричит криком, там прямо на меня и набросилась – типа, так для тебя это не горе, значит. Честно говоря, для меня это и правда не было горем, но я и не плясала от радости, конечно, просто плакать по нему я не могла, я его не любила, как вообще можно было любить этот бессмысленно дышащий и вечно гадящий кусок мяса, я не понимаю, тем более что он доставил мне много неприятностей. Что такое уход за лежачим больным, ты понимаешь, а мне приходилось за ним ухаживать, хотя я не должна была совершенно, это был их косяк, а не мой. Конечно, я не билась в истерике, когда он умер, да и можно ли говорить о том куске органики «он», если в нем не было даже проблеска сознания? Но мама с отчимом считали, что… Да не важно, прошло и прошло. В общем, я аттестат получила и уехала. Забрала Сэмми, документы взяла, кое-какие вещи – и все, гуд-бай, ребята. Уехала ночью, чтобы не объясняться и не слушать бред, от которого уши вянут. Деньги у меня на первое время были, я сразу дала объявление и учеников набрала, потом, через год, поступила в институт, но жили мы на съемной квартире, потому что в общагу Сэмми не пустили, конечно.
– А мать что ж?
– Понятия не имею. – Сима всхлипнула. – Надеюсь, она смогла родить нормального ребенка и успокоилась. Но видеть ее я больше никогда не хочу. Она-то из-за меня не шибко переживала, собственно. Нет, я не то чтобы обижена, боже упаси. Просто есть вещи, которые я с собой не позволяю проделывать никому. А она предала меня, когда я в ней нуждалась: сменяла меня на какого-то мужика и потом тоже приняла, только чтобы люди не осуждали, но не хотела даже, чтобы я в их доме жила, на чердак спровадила. Зато как за пацаном говно убирать – иди сюда, Серафима! Так что была без радости любовь – разлука будет без печали, так сказать. Думаю, когда я уехала, они вздохнули с облегчением, а я-то уж точно. Тем более что у меня был Сэмми.
– И все эти годы…
– Да, мы с Сэмми не расставались. Работы было всегда много, платили и платят мне хорошо, так что я смогла и машину купить, и домик в пригородном селе взяла – развалюха была, но кое-как привела в порядок, а год назад подвернулся вариант дешевой квартиры – купила, конечно. Знала бы я, отчего квартира такая дешевая… Но Сэмми должен был узнать наконец, что это – собственный дом, где мы с ним – полные хозяева. Все так хорошо складывалось, если не считать полоумную старуху, а старуха же не вечная – ну, я так думала, и вот…
Сима
