сумбур, там разнобой.
Что ж ты светлыми глазами
смотришь в тёмное безумье,
бедный школьник… Бог с тобой!
Как горько судьба с нами шутит, как странно -
и что остаётся от нас?
Портрет Неизвестного с Орденом Анны -
холст, масло, забвенье, анфас…
За что воевали и чем рисковали -
холст, масло, забвенье, анфас?
За то, чтобы орден на вас рисовали,
а вас забывали. И нас.
Не помню, как мчались и как разлучались,
не помню, что было потом -
должно быть, весёлость, должно быть, печальность,
но точно – что груз на крючке золотом!
Не то чтобы дерзость, не то чтобы смелость,
не то чтоб фанфары и стяг,
а так… просто глупость, нелепость и мелочь,
Пустяк Пустякович Пустяк!
И даже неважно, что стало с другими
по воле нелепой, ничьей -
и тает, как облачко, лёгкое имя,
и быть не умеет – прочней.
Вот и виснут, гаснут ленты
там и там… и здесь.
На Москве снимают тенты
непогоды в честь.
Исчезают павильоны
с летних площадей -
и стрекозкою зелёной
улетает день.
Что ж, до нового свиданья,
наш прохладный зной -
газированный, миндальный,
льдисто-слюдяной,
сливочный и шоколадный
марципановый!
Раз пора – так что же, ладно…
не опаздывай.
Мы вослед тебе помашем,
кинем листьев горсть
и в стаканчике бумажном
похороним ос.
И – последний, канительный,
но уже не наш -
из соломинки коктейльной
понесётся марш.
Какие могут быть вопросы
по поводу стихов и прозы:
художник, перышком строча…
Но мы-то с вами понимаем,
что мир невнятен и туманен,
как речь ребёнка и ручья!
Я о ручье и о ребёнке,
о кротком соло на гребёнке
и просто обо всём таком,
что будоражит и щекочет
и губит самый строгий почерк
одним случайным завитком,
что, невзирая на усталость,
в нас с вами всё-таки осталось -
Кастальской песенкой ключа,
к чему давным-давно дорог нет,
но от чего уж точно вздрогнет
художник, перышком строча.
Пока крутилась колесом
метель в окне косом,
мне снился сон на пять персон -
не
