немного замялся, но все же продолжил:
– Это шляхтич Тыш-Быковский. Помнишь, весной мы обчистили его коптильню?
– Шляхтич?! – гневно воскликнул Дегтярь. – Друг мой, в своем ли ты уме?!
Тимко оторопел.
– Что я такого сказал? – спросил он в недоумении.
– Если бы мне предложили на выбор шелудивого пса или шляхтича, я бы выбрал собаку! Все, ты ничего мне не говорил, а я ничего не слышал!
– Что тебе сделал дурного Тыш-Быковский?!
– А ты не знаешь?
– Откуда?
– Не лично Тыш-Быковский, а польская шляхта, – глухо сказал Микита. – Отца моего Ярема Вишневецкий – пес поганый! – запытал до смерти и приказал сжечь вместе с хатой. Мы с матерью прятались под поленницей дров, и все видели. Никогда ни Яреме, ни полякам этого не прощу!
Тимко потупился. А что скажешь? Поляков ненавидели все. Но как быть с Ядвигой?!
– Микита, не ради шляхтича прошу… – голос Тимка дрожал, а на глаза набежали слезы. – Ради его дочери, Ядвиги… Мы любим друг друга. Я жить без нее не могу! И не буду!
– Вон оно что… – Микита удивленно покрутил головой. – А я-то думаю… Вишь, как высоко ты забрался. Упасть не боишься? Лететь хорошо, легко и весело, но вот приземляться будет больно. Можно все кости переломать.
– Мне все равно! Помоги, Микита! Христом Богом прошу! Пусть лучше его свои на палю посадят, если словят, но здорового, а мне нужно, чтобы моя ясочка повеселела хоть ненадолго. Она совсем плохо стала выглядеть.
– Да-а… – Дегтярь поскреб пятерней в затылке. – Преподнес ты мне новость… Вот и получается, что никогда нельзя загадывать наперед, а тем более произносить клятвы. Я поклялся мстить шляхте, а, выходит, теперь должен вытаскивать польского пана с того света. Экая мудреная штука, жизнь… – он тяжело вздохнул. – Ладно, куда тебя денешь. Но если ничего не получится, уж не взыщи! Не лежит у меня душа к этому делу, и все тут.
– А ты попробуй, попробуй!
– Попробую… Когда идем?
– Вечером.
– Времени вполне достаточно. Оставь меня одного и посторожи, чтобы в комнату никто не вошел.
– Пусть только попробует кто-нибудь войти! – Тимко крепко сжал рукоять карабелы.
Теперь все бурсаки, которые записались в ополчение, ходили оружные. Но лишь Тимко и еще несколько человек носили сабли и пистоли – из-за дороговизны их могли себе позволить лишь отпрыски казачьих семей. Остальные обзавелись кто чем: один щеголял боевой косой, другой – палицей, окованной металлом, третий имел кистень, у кого-то нашлось копье, некоторые где-то достали луки, и очень немногие похвалялись старинными самопалами и ручницами, очень нужными во время осады.
Но главным для бурсаков было то, что они будто по мановению волшебной палочки превратились из оборванцев в прилично одетых вояк. Киевский полковник Антон Волочай при виде бурсацкого пополнения схватился за голову. Конечно, запорожцы,
