и киевский полковник Антон Волочай-Жданович предложил великовозрастным бурсакам влиться в ополчение, что многие и сделали с большой охотой, ведь теперь заботу о пропитании и одежде спудеев придется взять на себя городскому магистрату.
Тимко разрывался между новыми обязанностями и любовью к Ядвиге. Редко какой вечер они не встречались. Девушка познакомила его с меделянами, охранявшими сад и подворье Тыш-Быковских, – он несколько раз покормил их с рук под ее присмотром, и после этого здоровенные псы приняли Тимка за своего и ластились к нему, как щенки. А как не ластиться, если Ядвига приносила из кухни для меделянов отборные куски свежего мяса, тогда как обычно собакам давали мучные болтушки и иногда немного костей. Так что теперь вход в сад был для спудея открыт, и опасаться приходилось только сторожей.
Но времена наступили тревожные, и слуги Тыш-Быковских начали разбегаться кто куда. Некоторые уехали из Киева, как и многие состоятельные мещане, которые хорошо знали, что такое польский гонор и как действуют карательные отряды Речи Посполитой. Наверное, и Тыш-Быковские последовали бы за остальными шляхтичами, перешедшими в православие и не надеявшимися на прощение за измену вере, если Киев падет под ударами войск Януша Радзивилла. А что это произойдет, после поражения отряда наказного гетмана Небабы стало очевидно. Город большой, как защитить все валы?
Но отец Ядвиги сильно заболел. Его трепала со страшной силой лихорадка, и ни лекари, ни знахари не понимали, в чем дело. Если раньше девушка была живой и быстрой, как огонь, то теперь она выглядела бледной и измученной, часто плакала, прильнув к груди Тимка, и только его ласки немного ее успокаивали. Плач Ядвиги кромсал сердце спудея, он готов был сделать все что угодно, лишь бы любимая снова стала такой, какой предстала перед ним при первых встречах.
Наконец Тимко решился обратиться за помощью к своему другу Миките Дегтярю. Несмотря на доверительные отношения между ними, Микита понятия не имел, куда бегает Тимко по вечерам. Он, конечно, догадывался, что у его друга завелась зазноба – не диво для молодого симпатичного парня, тем более бурсака, – но Микита предполагал, что это какая-нибудь молодица с Подола, скорее всего, вдовая. А то, что Тимко не спешил делиться подробностями амурных похождений, не одержимого бесом любопытства Микиту вовсе не смущало; придет время – расскажет.
Мало кто знал, что у Микиты был особый дар. Он не только пользовал своих товарищей материной мазью, после которой любые побои заживали очень быстро. Микита умел «заговаривать» болезни, как бабка-шептуха. Причем такие, супротив которых оказывались бессильны даже самые известные киевские знахарки. Но Микита не распространялся по поводу своих способностей, хотя мог бы хорошо зарабатывать на этом.
Он вообще был не от мира сего – довольствовался малым, делился с товарищами последним, часто задумывался неизвестно о чем, и в такие моменты обращаться к нему было бесполезно.
