этого я бросал родные пенаты, и улетел за тысячу километров.
Я люблю свою фамилию, но многие любили коверкать ее, нарекая меня странными прозвищами. Сначала друзья называли меня Ластик. Неплохая кликуха: «Ластик, айда гулять?» «Ластик, сотри чернила?!» Смешно было и очень невинно. Позже меня называли «Ласточка» – за мою легкость, ветреность, юркость и редкую прозорливость. А в институтские годы моим ником стал «Ласт», что есть производное от глагола Last – прошлый. Этот ник мне нравился особенно и представлялся довольно серьезным. Даже сейчас старые однокашники позволяют себе былое панибратство и окликают меня: «Здорово, Ласт! Все еще продвигаешь поп-лузеров?» Чуваки помнят мои кафедральные концерты, когда я впервые отдалился от техники и увлекся музыкой, точнее ее организацией. Ботаны в общаге слушали классику, тусили в заумных сообществах на «Facebook», зубрили пособия по ядерной физике и методички по программированию. Я же каждый вечер через наушники, дабы не сбивать конченых заучек, слушал диски «Roling Stons» «Scorpions», «A-ha» и много чего еще из нашего доморощенного репертуара. Короче, я был меломаном, почти музыкальным критиком, и многие однокурсницы обращались ко мне за советом и даже предлагали вести музыкальную рубрику в факультетской газете «Транзистор». Из скромности я отказался (никогда не любил писать), но когда мне сделали предложение организовать выступление местных рок-групп в факультетском актовом зале, я согласился. Затем были межинститутские промоушены, фестивали, начались выезды в область и мини-гастроли в автобусах с рокерами и панками. Финансированием занималось руководство вузов, поддерживающие самодеятельность в любых ее проявлениях, в том числе явную альтернативу и андеграунд. Мне было наплевать, что организовывать. Я болел за процесс и совершенно не огорчался, когда узнавал, что моя продвигаемая группа после первого же официального выступления распадалась или вовсе передумывала выступать. На их место приходили новые перспективные коллективы. С самодеятельностью проблем не возникало. Русь талантами славилась всегда.
На четвертом курсе я окончательно перестал различать отличие материнской платы от съемного диска и полностью забил на карьеру инженера в заштатном НИИ или в папином предприятии. Но выполнил обещание, данное маме, – время от времени почитывал английские хрестоматии и даже посещал факультативы, где больше занимался склеиванием филологичек, чем изучением языка. Моя дипломная работа была написана коллективом лучших умов института, добрая половина которых ютилась у меня в комнате. В знак признательности я устроил им свидание с ботаниками противоположенного пола в нашей фундаментальной библиотеке и подарил по билету в филармонию и оперный театр – лучшее вознаграждение двум заброшенным очкарикам. Они строчили мне диплом на энтузиазме, ради научно-просветительского прогресса, и как мне хотелось верить, из-за глубокого уважения ко мне (все-таки за пять лет мы сдружились и притерлись друг к другу). Денег ботаники не просили – не
