именитым домам в сопровождении двухсот персон с певчими, которые распевают на разные лады и угощаются на счет посещаемых лиц». Речь здесь идет о традиционных вылазках всепьянейшего собора с участием царя, сопровождавшихся беспробудным пьянством. Тот же Кампредон извещал Версальский двор: «Царь обыкновенно не хочет и слушать ни о чем, кроме развлечений и прогулок».
1 января 1725 года в Версале прочли еще одно донесение посла из Петербурга. На этот раз происходило избрание нового князя-папы всепьянейшего собора вместо скончавшегося Ивана Ромодановского: «Вся прошлая неделя посвящена была избранию нового потешного папы, причем соблюдались почти все церемонии конклава, в котором царь пробыл всю ночь с пятницы на субботу. В воскресенье папу возили по улицам, а на маскараде, приготовляемом к последним дням масленицы, он явится главой шутов»27.
Саксонский дипломат Лефорт в донесении, составленном 30 января, то есть уже после смерти Петра, ставил попойки, бывшие при избрании князя-папы, в прямую связь «с открытием язвы в мочевом пузыре». Впрочем, Лефорт не в первый раз отмечал невоздержанность царя: еще 22 августа 1724 года он доносил о наступившей болезни после очередной попойки: «Царь шестой день не выходит из комнаты и очень нездоров от кутежа, случившегося в царской мызе во время закладки церкви, причем было выпито три тысячи бутылок вина». В другом донесении (12 января 1725 года) Лефорт не связывает попойку царя с каким-либо событием, а сообщает об этом в общей форме: царь «нисколько не умерен в напитках и никогда почти не сидит дома»28.
Итак, образ жизни Петра способствовал резкому ухудшению его здоровья. Первое обострение болезни наступило в августе 1724 года. Тогда царь до конца не выздоровел и вопреки совету своего лейб-медика Блюментроста отправился в дальнее путешествие. С возвращением из него связан один из мифов о причинах болезни и смерти Петра.
В одном из анекдотов Я. Штелин рассказал о том, как Петр спасал солдат, женщин и детей, оказавшихся на плоту, который сел на мель у Лахты: при этом царь будто бы вынужден был погружаться в студеную ноябрьскую воду. Этот анекдот — чистый вымысел Штелина или рассказчика, со слов которого он его записал. Во-первых, если бы описанный им эпизод действительно имел место, то такой почитатель и панегирист Петра Великого, как Феофан Прокопович, несомненно, упомянул бы о нем в слове, произнесенном при погребении императора, и в брошюре, описывавшей обстоятельства его кончины, дабы еще одним штрихом дополнить портрет великого монарха, который, будучи больным, пожертвовал своей жизнью ради спасения подданных. Во-вторых, и это главное, историки располагают достоверными источниками, которые свидетельствуют о прямо противоположном: не Петр спасал кого-либо, а сам он нуждался в спасении. Речь идет о «Походном журнале» царя за 1724 год и дневнике камер-юнкера Берхгольца.
Петр возвратился из поездки в Старую Руссу в Петербург 27 октября. Если Штелин «уложил» Петра в постель на четыре месяца, то из дневника Берхгольца, «Походного журнала»
