руки любимой наконец потянулись к моему лицу, я выключу свет, чтобы она прочитала его на ощупь. И я не включу свет больше никогда.
Зайти в волны Мазунте, что подле берега достигают трех метров, войти и не выйти, став подводным течением. Проворным и беспощадным.
Оставить дела, невыполненные планы, незаконченный пост, недопитый стакан, не найденное под столом кольцо.
Расстаться с телом, стать сном. И быть сном, быть: ходить, заглядывать, обволакивать, заговаривать с незнакомыми. Танцевать до утра. Даже курить сигары.
Как много бы я успел: как многим бы помог, сколько предотвратил бы несчастий, стольким бы шепнул слова ободрения. Мне так мешает это тело.
Если вы не любите пустоту, вы не станете путешествовать. Вы не сможете уволиться с работы, не найдя себе новую. Оставить женщину, не выбрав замены. Спутника, если вам не по пути. Вы не видите сны, не войдете в такт со старой дверью, никогда не откроетесь на нужной странице. И никогда не напишете ничего стоящего.
Замыкание контура
В годы ученичества, когда надоедало мне слушать, я вырывал лист и вырисовывал изрезанные, испещренные змеистыми бухточками берега Островной Страны. Траектория по умыслу, но без усилий теряла всякий тренд, — всякое лицо теряла траектория; но через полчаса остервенелого гомеоморфизма я горделиво соединял не способные, казалось бы, к замыканию контуры.
Я был способен — и я замыкал.
И вот как-то раз, — как раз вот, думаю, 25 июля 2009 года, — мне исполнилось сорок четыре года. У меня был очередной (но один из первых в гомеоморфной серии) крах личной жизни и очередной (но один из последних в серии) трип по Юго-Восточной Азии. Включая второй месяц в любимой островной стране, конечно. Первый же месяц я праздно шатался по Камбодже, Малайзии, Лаосу и прочему — пытаясь бывать в тех местах, где еще не был, но поди еще найди такие.
Я шел — и я находил.
Ослику Иа-Иа в такой день подарили его хвост, он почти вымолил его у друзей. Хвост положили в горшочек и вручили ослику. Но я делаю себе подарки всегда сам, да и друзья, друзья, если бы они у меня и были, то не двадцать пятого же июля, — к этому привыкаешь быстро.
Привык и я. Что же было потом?
Потом я долго гулял по грязным, не знавшим набережных лаосским берегам Меконга.
Зашел в Ват Сисакет, посмотрел на Будду.
Сел в поезд, пересек границу.
Потом был ночной экспресс в Бангкок. Зачем-то я взял первый класс; в другой половине купе, перегороженного на тайский манер ширмой, занимались любовью.
Я пошел в вагон-ресторан и взял пива.
Пена спеленала мне горло отчаянием. Я подумал: дальше ехать мне никуда не стоит. Зачем мне еще месяц в Индонезии?
Мне некуда ехать. Разве, продолжая вести эту линию, уводя ее виртуозными волнами, зазубринами, зигзагами от той точки, где она была в прежний миг, я не увожу ее в каждый миг, следующий за ним, от самого же себя?
Приеду в Бангкок, пойду утром в кассу авиакомпании,
