как отсутствию грязи. Норму не воспевают.
Когда говорят о свободе внутренней, имеют в виду принятие человеком себя таким, какой или какая он или она есть. Для того чтобы сподобиться такому принятию, нужно просто принимать данность. Онтологическую, в данном случае, и нравственную, то есть моральный императив, в другом. Свою будущую смерть — в третьем. Но то и другое и третье — данность, не большая и не меньшая, чем алость крови, крепость зубов, упругость кожи.
Для того чтобы принять данность, нужно не мыслить себя существом низшего порядка. Для того чтобы так себя не мыслить, нужно просто не исходить из ложного предположения о наличии у человека ценностного достоинства.
С этого и начинается то, что зовут «несвободой». Ваяется дихотомия, где есть рабы, а есть (так получается) свободные. Однако никто не сделает человека рабом, кроме него самого.
И для того, чтобы не стать рабом, не нужна свобода.
Нужно просто следить за собой — не давать себе пасть, вляпаться, вступить в войну, заболеть, остаться без средств, употреблять наркотики, оказаться за решеткой, делать из себя заложника, испытывать зависимость от чего бы то ни было, что не было бы данностью.
Это называется неуязвимость, и это вовсе никакая не свобода.
Поэтому нет и не может быть песен о свободе.
Но есть песни о выходе из рабства и о победе над ним.
Русская улыбка
Дело, видите ли, в том, что мы, может быть, never smile, но — довольно часто улыбаемся. Например, своим мыслям. Своим чувствам. Себе.
Кстати, известны ли дневниковые записи Шекспира там или Селинджера, где бы они хвалили себя за только что удавшееся произведение словами «ай да Шекспир (Селинджер), ай да mazafaka»? Но Пушкин — Пушкин же запросто, в порядке самообожания, называл себя сукиным сыном, когда ему удавалась рифма, тем более строфа.
Мне кажется, что для автопортрета, да еще написанного бранными словами, да еще в переносном смысле, требуется три больших шага в сторону от самого себя и резкий, неожиданный разворот.
Апрель
Еще чуть потеплее, и можно будет выходить с книгами и с мониторами — садиться на лавочки или даже стоять у оград. Метафорически курить, глядя в тихую добрую темень.
До сих пор не знаю здесь каждый излом асфальта, не знаю расположение каждой лужи, не могу сказать, какого цвета отражение каждого дома. Шлялся за коим-то чертом по всему миру.
Улыбаюсь. Метафорически курю. Многозна-чительно молчу. И дальше я иду гулять.
Иногда даже кажется, что меня закинули сюда, как десантника, — правда, не на самолете, а на ковре-самолете. И сами спешно смылись.
И художник Саврасов тут как тут — таращится из окошка:
— Глядь! Грачи прилетели.
— Это ты глядь, — говорю я, отряхиваясь, — внимательнее. Нет тут твоих грачей, братан.
Консервативная партия
Любая правая идеология на самом деле порочна не только потому, что порочна
