style="font-size:15px;"> Ленинградский – то есть, Николаевский – вокзал совсем не изменился. Вместо бюста Ленина, впрочем, в зале ожидания возвышался памятник Савинкову – забавному лысому усачу в глухом френче.
– А вы часто бываете в этой, ну, в нашем мире? – спросил Иван, толком не освоившись с нужными формулировками.
– Нередко. Служебная необходимость, видишь ли.
– И как вам все эти… Различия, мягко говоря?
– Забавно, не более того. В глубинном смысле наши земли во всех мирах схожи.
– Но здесь у меня возникает неподдельное ощущение того, что тут нет никаких, извините, вечных русских бед. Никто не пьянствует, никого особенно не бьют, дороги ровные, везде чисто, цивилизация.
– Если ты считаешь, что вечные русские беды именно в этом, то…
– Ну а в чём же? Тут общество всё это преодолело.
– Я не могу тебе сказать, в чём. Может быть, сам поймёшь.
После хитрых манипуляций Вольфа с билетным автоматом они сели в двухэтажный тёмно-синий поезд, своей пузатостью и округлостью напоминавший приветливого нарисованного кита. Во чреве кита было свежо и просторно. Когда они заняли места, Ивану вновь показалось, что на него все напряжённо смотрят. Один человек, пересёкшись с ним взглядом, сказал ему: «Здрасте».
– Идёт до Питера два часа, – со слегка хвастливой интонацией сказал Вольф. – Ваш «Сапсан» в подмётки не годится.
897, 230, 038, 572, 894, 346, 998, 453.
Иван вертел в руках замочек, на который закрывал чемодан во время авиаперелётов, а потом нацепил на связку ключей. 147, 380, 812, 917. Он гадал, сколько раз нужно крутануть замок, чтобы выпала заветная цифра, по которой он открывается – 121. Тысяча поворотов? Миллион?
121 – это был номер их с Олей квартиры. За годы проживания там это число обросло густыми слоями воспоминаний и ассоциаций. Они превратили пустую однушку в уютное логово, элегантный салон и рабочее место одновременно. Как-то раз, обсуждая, что когда-то придётся оттуда съехать, Иван и Оля признали, что обоим от осознания этого факта тоскливо. Но что уезжать они будут по отдельности… За то время, что Иван жил там один, квартира пришла в полную непригодность и подходила теперь лишь для душеспасительных пьянок и душещипательных похмелий. Когда он съезжал, с прежде радушными хозяевами прощался скомканно и стыдливо – неловко было возвращать им жильё в столь потрёпанном виде.
А замочек – замочек сопровождал Ивана и Олю во всех их чудесных путешествиях. Один его вид воскрешал в памяти палящий Стамбул и леденящий Стокгольм, высокомерный Лондон и высокогорный Лиссабон. Где всё это теперь? И городов-то таких не осталось, где граждане Иван Шульгин и Ольга Голубева ходили по улицам в обнимку и тратили непривычные купюры на всякую несусветную дребедень.
Поезд нёсся со скоростью разгоняющегося самолёта, наклоняясь иногда так, что горизонт справа заметно перевешивал горизонт слева – и наоборот. Головокружение дополняло то, что они сидели спиной к направлению движения поезда.
Вольф
