Плюс вероятность, что эта война немедленно возобновится.
– Я, вообще говоря, сомневаюсь, что троцкисты были таким уж генофондом.
– …
– И вот ещё что… Воскрешайте трудоспособное население. Ну и детей, конечно. Дополнительных пенсионеров бюджет просто не потянет.
– Да те-то, наверное, и не слышали, что бывают пенсии.
– А теперь по сторонам посмотрят и услышат. Не надо.
– Боишься, что возьмут судьбу в руки?
– Я про это смешную пословицу знаю.
– Я её тоже знаю.
– А Фёдоров не знает?
– Фёдоров философ. Его, если не хочет, знать не заставишь.
– То есть он знает, но игнорирует?
– Игнорировать – это когда знаешь, но делаешь вид, что не знаешь. Это простому человеку приходится игнорировать: тебе, мне… А философы плевать хотели на всё, что не входит в их картину мира.
– Но чтобы на что-то плюнуть, нужно знать, куда плюёшь.
– Ну да… Но это чтобы плюнуть и попасть. Они плюют так, в пространство. В котором нет ничего, ими не предусмотренного.
– Тогда и плевка нет?
– Плевок как раз единственное, что есть. Ты подписал?
– Некромантия какая-то, – сказал президент, опасливо разглядывая красную папку. – Не могу я. Давай пошлём запрос в Академию наук.
– А то мы не знаем, что Академия наук ответит.
Президент РФ не был трусом. Он не был даже тем лукавым и слабым властителем, каким любили его рисовать политические оппоненты.
– Может, всё-таки шарлатан? – спросил президент с надеждой.
– Он не шарлатан, – сказал глава президентской администрации сурово. – К сожалению. Ты вот это, про Китай, внимательно читал? Давай, подписывай.
И на докладе «Философия общего дела» появилась виза «к исполнению».
Где-то через полгода, уже осенью, Саша Энгельгардт, доцент Санкт-Петербургского полигуманитарного университета, поехал в город Филькин на междисциплинарную конференцию «Смерть здравого смысла», послушать и доложить о заколдованных герменевтических кругах, по которым мучительно бегут друг за другом имплицитный читатель и авторская интенция.
Филькин был маленький город, зато на холмах. Как Рим.
Там были улицы с каменными домами, улицы с деревянными домами. И центральная площадь – со всем, что положено, собором и памятником Ленину. Лестницы и лесенки. Парк. Улицы карабкались и петляли по холмам, а между холмами петляла речка – робкий и мутный приток притока Волги. Над почерневшими и кривыми деревянными заборами вздымались прекрасные старые яблони, над яблонями – ободранные стены полуразрушенных церквей, их чёрные купола, над куполами – многоцветное небо. Куда деться уездному городу из-под копыт истории? И чьи копыта не вязли в этих суглинках? Саша смотрел на неспешных прохожих в среднерусской одежде типа «и в мир, и в сортир», смотрел по сторонам на всё замученное и родное – и чувствовал, как его отпускает.
