ты наделал? – продолжала бормотать Таня.
– Извини, – сказал Женя растерянно. Он не думал, что Таня воспримет это как трагедию. Наивный Лохнесс был далек от мысли, что она, маленькая женщина, сейчас немного кокетничает и нарочно разыгрывает из себя оскорбленность. – А… Разве тебе было неприятно? Разве тебе не понравилось? А я думал, что девчонки…
Это было его ошибкой.
– Дурак! Идиот! Как ты мог? – крикнула она, не дослушав. Вскочила с места и побежала вперед сломя голову, не разбирая дороги.
Он со всех ног бросился за ней, надеясь исправить непоправимое, вернуть события назад, в то время, когда все было хорошо.
Они бежали быстро, задыхаясь, ветки хлестали их по лицу. С этой стороны кладбища ограды не было, густой лес уже почти наступал на могилы, на пути то и дело возникали кочки и коряги. Неожиданно нога Тани зацепилась за корень, девочка полетела на землю. Женя, бежавший за ней, не успел среагировать, наткнулся на ее ногу и тоже растянулся, упав прямо на нее. Таня попыталась отползти, а когда это не удалось, стала гневно отпихивать его кулачком.
– Пусти! Уйди!.. Дурак…
– Может, ты мне нравишься, – бормотал Женя, автоматически отражая ее атаки.
Она затихла и продолжала драться молча, стараясь пихнуть его побольнее. Он, как мог, защищался. Наконец она устала и, раскрасневшаяся и растрепанная, привалилась спиной к росшему рядом дереву. Лохнесс сел около нее и тоже попытался отдышаться.
– Мало ли кто кому нравится, – выдохнула вдруг Таня. – Это не значит, что надо так! Может, мне тоже…
И замолчала. А у Женьки снова перехватило дыхание, уже не от драки, а от ее слов. Что она хотела этим сказать? Очень хотелось спросить, но он ни за что бы не решился. Это оказалось намного страшнее, чем поцеловать ее.
Так они сидели довольно долго, пока Таня не буркнула наконец:
– Пошли отсюда…
Прошло около месяца. К первым дням августа ребята уже успели несколько раз поссориться и помириться, исходить все окрестности вдоль и поперек и уже начинали скучать. Лохнесс снова стал потихоньку вспоминать старых друзей из лагеря под Звенигородом, хотя и не мог сказать, что его туда тянуло. В Сташкове все еще нравилось, хотя после их с Таней похода на кладбище Ванька стал как-то прохладнее относиться к Жене, и тот подозревал, что Таня не без гордости проболталась ему о поцелуе. Сама она, впрочем, вслух об этом не вспоминала и вела себя так, как будто ничего не произошло. «Набивает себе цену и передо мной, и перед ним», – думал Лохнесс. Случая поговорить с Ваней по душам все не представлялось, но Женя решил, что в первый же удобный момент непременно сделает это. Между друзьями не должно быть недоразумений.
Однажды около полудня они втроем лежали в тени высокой ивы на расстеленном старом покрывале, ели собранную утром чернику и вяло перекидывались в карты в «верю – не верю». Это была любимая игра Вани и Тани, а вот Женя часто в нее проигрывал, потому что никак не мог научиться обманывать партнера, глядя ему
