настало самое время улизнуть и прокрасться в Египетский зал. Если они усмирят Сохмет, то красный цвет с ее колен исчезнет, и он снова его не увидит. Лучше уж сейчас под шумок быстренько сбегать и вернуться. Конечно, потом он все честно расскажет бабушке. Что не побоялся Сохмет. Что увидел красный. Значит – вырос! И хватит обращаться с ним как с малышом. Он не Мимишка. Он – Мимир!
Потихоньку пятясь, будто потягиваясь, помогая себе хвостом, словно играя, котенок дополз до двери и, как только хвост коснулся косяка, выпрыгнул в коридор.
Побег
Мимир выскользнул незамеченным и понесся по дворцу. Мчался, весело подскакивая, пугая молочные тени на стенах, закручиваясь на двух лапах в лужицах фонарного света, щекоча усами приветливо выпрыгивающие песчинки с ковров. Бегать вот так свободно, без присмотра, самому, прежде ему не доводилось. Не разрешалось. Кроме себя самой бабушка Шона позволяла Мимиру путешествовать по анфиладам Эрмитажа лишь с одним кэльфом – профессором Лираем. Лирай, из немногих, владел совершенной методикой пробуждения кэльфийского зрения и восстановления исторической памяти, то есть, как говорила бабушка, возвращал кэльфу кэльфово. Кроме того, он профессионально разбирался в искусстве, почти так же хорошо, как Снотра, и именно при его непосредственном и личном участии появилось множество шедевров и даже целые коллекции. Да что говорить, сам Эрмитаж стал Эрмитажем, то есть картинной галереей, исключительно благодаря Лираю.
Если верить историкам-людям, то самые первые шедевры – коллекция купца Иоганна Гоцковского в двести двадцать пять великих картин – появились у Екатерины Второй благодаря стараниям русских дипломатов. А кто надоумил дипломатов? Кто подсказал им, что в прусской казне после Семилетней войны мышь повесилась с голодухи и у Фридриха Второго, для которого купец эту коллекцию собирал, не только на картины – на гвоздь, чтоб их повесить, денег нет?
Русские войска брали Берлин три раза. Это все знают. В тот самый первый раз, при Елизавете Петровне, армия в Берлин вошла, расквартировалась. Этот самый Гоцковский, чисто олигарх при Фридрихе Великом, скупил за векселя российское зерно, чтобы русской же армии и перепродать, с немалой выгодой, конечно. А тут в России смена престола. Елизавета Петровна безвременно почила, и Пётр Третий, преданный почитатель Фридриха, приказал войска из Берлина отозвать. Армия-то ушла, а Гоцковский со своими запасами остался. Векселя подписаны, денег, чтоб рассчитаться за зерно, нет, и забирать его обратно Россия отказывается…
Чем долг покрывать? Гоцковский ужом вертелся, стараясь выкрутиться. О том, чтобы живописной коллекцией расплатиться, поначалу даже речи не было, Фридрих её уже своей считал. Тут-то эльфы и подсуетились. Альвис, заботясь о своих внуках, в России обосновавшихся, предложил рассмотреть вариант перемещения собрания Гоцковского в Петербург.
Не все шло гладко. Европейские эльфы, консерваторы и домоседы, весьма противились перетеканию сокровищ живописи в неизвестную варварскую Россию. В прессе развернулась
