кровать обычных супругов со стажем: вместе только пятые точки. Только анусы смотрят глаз в глаз. Поза засыпания.
Ведь все прошло по плану… Откуда такая пустота?
Катькина кровать всегда стояла с моей стороны. Тусклый свет уличных фонарей слабо оттенял разметавшиеся по подушке золотистые кудряшки. В ночной тишине их можно было разглядывать до бесконечности: невероятная гармония закручивающихся вне геометрии линий, навевающая полный покой. Это как у японцев: красота в маленьком моменте бытия, крохотной частичке жизни, небольшая зарисовка, строчка хокку, которая не повторится уже никогда…
…Опять тот же сон, уже несколько лет подряд – дедушка сидит на скамейке около нашего старого деревенского дома, все те же глубоко врезающиеся в сознание детали: морщинки, след от ранения на высоком лбу, большие очки, правая дужка вечно сломана. Смешно. Будто это и не сон вовсе. Наверное, он и не умер. Точнее, конечно, он жив. Почему я раньше об этом не догадалась? Дед во сне всегда смотрит куда-то вдаль, через поле, но, как ни старайся, не поймешь, что разглядывает: впереди только свежевскопанное поле для картошки, за ним лесополоса, низкие серо-голубые облака, вороны сидят на проводах. Какая же это тоска. Вот он здесь, так близко – руки, худое тело, очки, старые толстые штаны на подтяжках. Все рядом, тихий голос – но его нет.
Невероятно, но его нет.
Следующий день прошел без приключений. Привычная беготня и, слава богу, трезвый вечер. Приемный покой намечался в субботу, по моему обычному расписанию. Дежурные терапевты находились в хирургическом корпусе, так как только тут был рентген-кабинет, УЗИ и свой ЭКГ-аппарат. Дежурство в прошлый вторник и правда оказалось вне плана: Семен Петрович не смог преодолеть начавшийся в выходные алкогольный марафон и поменялся со мной на среду. Хотя и к среде он тоже не был в форме. И даже к четвергу. Но оставаться еще на один день я уже не могла.
В отличие от отделения в приемном покое дедовщина соблюдалась свято: все выходные и праздники строго являлись участью молодняка. Исключение составляли оперирующие демоны, дежурившие всегда по трое. Из соображений безопасности для собственной задницы заведующие всегда ставили кого-нибудь опытного на каждое дежурство.
Отработав в приемнике уже три года, я хоть и была еще в списках репрессируемых, но дверь приемного покоя перед работой открывала гораздо более уверенно, чем поначалу. Первые дежурства убедили только в одном: шесть лет в институте не научили ничему, кроме теории. Прибавьте к этому мой совершенно неподходящий для врача больницы «Скорой помощи» тощий блондинистый фасад. Каждое дежурство отнимало у меня два совершенно не лишних килограмма и остатки самоуважения. Самый верный барометр – это медсестры. Если слышишь за спиной шипение: «Вот бестолковая, тормозит» – все, это твой приговор. Только отчаянное сожаление о годах студенческой жизни поддерживало меня в этой адской мясорубке: поток колотых и резаных ран, ДТП, инфарктов, инсультов, пневмоний и перитонитов не прекращался ни на секунду, и самым неприятным для окружающих
