дочерью.
Мать устало приоткрыла глаза, увидела мое встревоженное лицо и сказала с еле заметным нетерпением:
– Все хорошо, Беатрис. Ступай завтракать, а потом, если хочешь, поезжай на прогулку. Не беспокойся, мне нужен только отдых.
Я услышала в голосе матери отчетливое желание избавиться от моего присутствия, и меня это больно задело, словно она все еще могла причинить мне боль. Даже не улыбнувшись, мама отвернулась от меня, а я так ждала ее улыбки. Ну что ж, оставаться дольше не было никакой необходимости. Я вышла и с легким щелчком закрыла за собой дверь, а потом весь день старалась о матери даже не думать.
Поскольку к обеду мама, естественно, не спустилась, мы с Гарри сидели за обеденным столом вдвоем и впервые в жизни лицом друг к другу – он во главе стола, а я на противоположном его конце. Разговаривали мы приглушенными голосами, хотя комната мамы была слишком далеко, чтобы мы могли ее побеспокоить. Этот полушепот в притихшем доме еще больше подчеркивал ощущение почти полного уединения, и наша освещенная столовая казалась единственным островком мира и согласия не только в огромном темном доме, но и на всей темной земле. Я осталась с Гарри, поджидая, пока он допьет свой порто, а потом мы вместе перешли в гостиную и стали играть в карты, пока Страйд не вкатил туда чайный столик. Я разлила чай и передала Гарри его чашку. Наши пальцы при этом соприкоснулись, и я улыбнулась, но не вздрогнула. После чая мы еще довольно долго сидели в дружелюбном молчании перед камином. Гарри смотрел на горящие дрова в камине и каждый раз, поднимая на меня глаза, улыбался, и я тоже ласково улыбалась ему в ответ.
То был чудесный вечер – точно островок покоя среди быстрой и бурной реки желания. Мы оба казались усталыми и тихими, точно двое детей под конец счастливого дня, полного забот и хлопот. И никто не отвлекал от меня внимание Гарри, никто не грозил мне возможностью отобрать его любовь. Я могла просто сидеть рядом с ним, улыбаться и мечтать. И я в кои-то веки была свободна от своей мучительной тяги к нему. Перед сном я получила целомудренный, братский поцелуй в лоб, и ничего большего мне не хотелось. В ту ночь я спала крепко, и меня не терзали смущавшие мою душу сны и страстные желания. Я, наконец, чувствовала себя в безопасности, я чувствовала его любовь, и мне ни с кем не нужно было делить его внимание, и мне это казалось невероятно важным, значительным – пусть даже это продлится всего одну волшебную ночь. Мне казалось, что и этой ночи уже достаточно.
А утро оказалось таким чудесным, что мы с Гарри решили устроить себе праздник и вместе поехали кататься в холмы. Мой траур наконец-то стал не таким строгим, и я заказала себе бледно-серую амазонку, которая была мне очень к лицу. Юбка была из мягкой камвольной ткани, а жакет, весьма ловко на мне сидевший, – из серого бархата. На голове красовалась шляпка из такого же бархата, и я так нравилась себе, что, кажется, согласилась бы носить этот нестрогий траур долгие годы. Ни один яркий цвет не смог бы лучше подчеркнуть гибкость
