и образования, промышленность, сельское хозяйство, спорт, работа…
Но и те, в свою очередь, также состояли из клеток и субклеточных образований все уменьшавшейся и уменьшавшейся размерности, все меньших и меньших пропорций и объемов: личной жизни, семьи, карьеры, увлечений, отпусков… и так далее и тому подобное.
Освобождение от этого многоярусного, глубоко эшелонированного клеточного ига стало с некоторых пор насущной мечтой любителя птиц. Идеей фикс. В любом случае, Лав стремился игнорировать окружающий мир – заповедник произвола и питомник лжи. И – немало в этом преуспел.
Если уж быть точным до конца, началось все еще в доперестроечные годы, когда молодой инженер Борис Иевлев впервые оказался на Птичьем рынке, располагавшемся неподалеку от станции метро «Таганская». Оказался – совершенно случайно, но быстро прикипел, «подсел» на «Птичку». С некоторых пор поездки в Большой Калитниковский стали для него обязательными, еженедельными.
Первой птицей, которую прикупил он на этом торжище, весьма примечательном во всех отношениях, стал желтый, как цыпленок, кенар. Пел – заслушаешься! Со временем Лав решил заняться разведением канареек. Пошли гнездышки, поилки, клетки, корма, грампластинки с записями голосов наиболее выдающихся канареечных певцов.
Надо заметить, что эти занятия, тесное общение с птицами, неожиданно и благотворно сказались на непростом, резком характере инженера.
Ибо, стал он как – то мягче, терпимее относиться к окружающей действительности. Постепенно улучшились непростые отношения Лава и с коллегами по НИИ, и, особенно, с девушками. Представительницы слабого пола, дотоле не часто баловавшие молодого инженера вниманием, неожиданно стали проявлять к завсегдатаю Большого Калитниковского переулка что – то вроде снисходительного интереса. Так, во всяком случае, казалось нашему герою.
В попытках понять, принять и освоить жизнь во всем ее невыразимом многообразии, прочел он как – то и о том, что у художника Пикассо было несколько творческих периодов: «голубой», «розовый», «зеленый»… Поразительно, но почти ту же «цветовую периодизацию» можно было с успехом применить и к жизни самого Лава!
«Желтый» (канареечный) период ее довольно быстро сменился «зелено – синим» (увлечение волнистыми попугайчиками).
Но и эта фаза развития довольно скоро исчерпав себя, завершилась. Австралийские питомцы почему – то никак не хотели говорить, как ни бился с ними птицелюб. Правда, поначалу нравилось ему то, что попугайчики беспрепятственно летают по квартире, находясь на вольном содержании. Ибо это, в представлении Лава, было одним из немногих, но – реальных шагов на пути к созданию вожделенной бесклеточной структуры, к воле.
Но вскоре любителю «говорящих» пернатых осточертело убирать за не слишком опрятными питомцами своими засохшие какашки их, а также разыскивать
