к нулю. Несколько тысяч военных, которые еще и свои семьи должны спасать, и самих себя. Наш мир не умер, побежденный волной восставшей мертвечины, он просто сдал себя ей, без всякого сопротивления. Печально об этом думать сейчас, когда мы на своей бронетехнике играючи справляемся со всеми этими мертвяками. При этом осознавая, что мы побеждены ими. Уже побеждены.
Для меня это второе такое разочарование в жизни. Первое было раньше, когда я был еще ребенком. Тогда я всего не понимал, лишь позже осознал, что случилось. Когда сдали мою страну, которая не проиграла войну, не пала жертвой агрессии и даже не стала банкротом. С которой вообще ничего не случилось, казалось бы, живи да радуйся, строй светлое будущее. Ее сдали лишь потому, что лень было с ней возиться, зато хотелось денег и почестей, роскоши такой, какая у нас не полагалась, и если можно, то на халяву. Потому что к власти пришли мерзавцы с дураком во главе. А теперь такие же сдали весь мир, и тоже потому, что не хотелось возиться со слишком способным к самообороне народом. И все. Пришел вот этот самый полярный зверь с ценным мехом, только, блин, дохлый совсем. И воняет мертвечиной. И кусается, зараза такая.
Пока я предавался мрачным мыслям, наш бэтээр, вновь оторвавшийся от колонны, перемахнул через путепровод над Кольцевой автодорогой, и мы вкатили в город, пустынный и мрачный на фоне грязного неба, в которое поднимались дымы многочисленных пожаров.
В этом месте на улицах даже почти не было зомби, может быть, с пяток в поле зрения. Брошенные машины стояли местами у тротуаров, но немного. Здесь всегда парковка запрещена была, да и не было у людей причины парковаться вдоль проспекта. Справа бесконечные заборы спорткомплексов до самой «Войковской», слева – жилые дома, подъездами выходящие во дворы, или вообще ничего.
Поэтому наш БТР катил по проспекту почти в полной тишине, лишь свистящий звук дизеля эхом отдавался от молчаливых стен домов и возвращался к нам. Никого в окнах, многие оставлены распахнутыми, некоторые – выбиты. Один дом выгорел насквозь и представлял собой закопченную и потрескавшуюся от жара руину. Тяжко пахло гарью, а ветер нес дым. Город горел во многих местах.
Вынесенная витрина того самого магазина «Проспект», где я в первый день Катастрофы застрелил зомби, напавшего на охранника. Теперь витрина из небьющегося стекла мелкими сверкающими брызгами рассыпана по тротуару, в магазине блуждают несколько мертвяков. Среди них, как мне показалось, была толстая кассирша, не хотевшая оставить рабочее место и отказавшаяся взять с меня деньги за вторую тележку с продуктами. Жалко, если и вправду она. Но далеко, могло и показаться.
На вершине путепровода возле «Войковской» мы остановились в первый раз. На «свечке» постройки семидесятых годов, что стояла слева, на высоте десятого примерно этажа, висел плакат с надписью: «Здесь живые!»,
