ственным глазом.
– Клянусь великим Иеговой, Бартимеус! Неужто ты думаешь, будто это может подействовать на меня?!
Мои ресницы призывно затрепетали.
– Я еще и станцую, ты только подступи поближе, хотя бы на шажок! Ну давай побалуй себя! Я спляшу тебе танец Семи Покрывал!
– Нет уж, благодарю! – раздраженно ответил волшебник. – И это тоже прекрати, будь любезен!
– Прекратить? Что именно?
– Ну, вот это! Прекрати так вихляться! Время от времени ты… Ну вот! Опять ты!
– Да брось, морячок, однова живем! Чего ты жмешься? Что тебя пугает?
Мой хозяин выругался.
– Возможно, когти на твоей левой ноге. Возможно, твой чешуйчатый хвост. Возможно, также и то, что даже новорожденный младенец знает: нельзя выходить из защитного круга, когда тебе это предлагает лукавый, злобный, двуличный дух вроде тебя! Ныне же замолчи, проклятая воздушная тварь, и оставь свои жалкие искушения, а не то я поражу тебя такой казнью, какой не ведал и Египет издревле!
Старикан заметно перевозбудился, запыхался совсем, седые волосы торчат дыбом во все стороны. Он достал из-за уха свой стилус и мрачно сделал пометку на цилиндре.
– Я отметил твое имя, Бартимеус! – сказал он. – Это уже вторая пометка! И если строка заполнится до конца, ты навсегда будешь вычеркнут из списка тех, кто заслуживает особых поблажек, понял? Никаких больше жареных бесов, никаких отпусков, ничего! Ладно, к делу. У меня есть для тебя работа.
Дева в пентакле сложила руки на груди и наморщила очаровательный носик.
– Я же только что выполнил для тебя работу!
– Ну да, а это еще одна!
– Я выполню ее, когда отдохну.
– Нынче же ночью!
– А почему именно я? Отправь, вон, Туфека или Ризима.
Ослепительный зигзаг фиолетовой молнии вырвался из указательного пальца старикашки, пересек разделявшее нас пространство, и мой пентакль объяло пламенем. Я взвыл и заметался, не помня себя от боли.
Наконец треск пламени утих, и боль в ногах отпустила. Я кое-как остановился.
– Да, Бартимеус, ты не солгал! – хихикнул старикашка. – Пляшешь ты и впрямь недурно! Ну что, будешь еще перечить мне? Смотри, сейчас одной пометкой на цилиндре станет больше!
– Нет-нет, это совершенно ни к чему!
Я с облегчением увидел, как волшебник медленно сунул стилус за морщинистое ухо. Я энергично хлопнул в ладоши.
– Так что, говоришь, есть новая работенка? Радость-то какая! Какая честь для меня, что ты избрал своего скромного слугу среди стольких достойных и могущественных джиннов! Что же заставило тебя обратить свой взор именно на меня, о великий хозяин? Та легкость, с какой я поверг великана с горы Ливана? Рвение, с которым я обратил в бегство мятежников-хананеев? Или просто моя слава в целом?
Старик почесал нос.
– Вообще-то нет. Скорее твое вчерашнее поведение: сторожевые бесы видели, как ты в обличье павиана шатался по кустам у Овечьих ворот, распевая похабные песенки про царя Соломона и громко похваляясь своими подвигами.
Дева угрюмо пожала плечиками.
– Может, это и не я был!
– Слова «Бартимеус – лучший из лучших!», повторяемые громко и назойливо, говорят об обратном.
– Ну ладно, ладно! Положим, я перебрал букашек на ужин. Это же никому не причинило вреда!
– Не причинило вреда, говоришь? Стража донесла об этом своему надсмотрщику, тот доложил мне. Я доложил об этом верховному волшебнику Хираму, и, полагаю, с тех пор это достигло ушей самого царя! – Его физиономия сделалась чопорной и надменной. – И царь недоволен!
Я надул щеки.
– А что, лично он мне об этом сказать не может?
Волшебник выпучил свой единственный глаз – это было похоже на яйцо, вылупляющееся из цыпленка[1].
– И ты смеешь предполагать, – вскричал он, – будто великий Соломон, царь Израиля, владыка всех земель от Акабского залива до широкого Евфрата, снизойдет до беседы с жалким, воняющим серой рабом вроде тебя?! Ну и мысль! Я за всю жизнь не слыхал ничего столь оскорбительного!..
– Да ладно тебе! Вон только посмотри, на кого ты похож. Наверняка ты слыхал много чего похуже!
– Еще две пометки, Бартимеус: за дерзость и за наглость! – Он снова добыл цилиндр и принялся яростно черкать по нему стилусом. – Ну все, довольно с меня этой чепухи. Слушай внимательно. Соломон желает пополнить свое собрание новыми диковинками. Он повелел
Второй глаз ему вышиб Ризим – это был один из тех редких случаев, когда наш хозяин допустил небольшую ошибочку в заклинании. Нам еще пару раз удавалось подпалить ему зад, и на затылке у него остался шрам с того раза, когда я едва не укокошил его удачным рикошетом, но, невзирая на длительную карьеру мага, на протяжении которой он повелевал целой дюжиной грозных джиннов, волшебник и поныне оставался силен и боек. Стреляный воробей, ничего не скажешь! (
