Попадись он мне в тот момент, я испытал бы большое искушение опорожнить свою сетку со спелыми артишоками на его умащенную башку и разогнать его многочисленных жен по фонтанам. Но все было тихо. Феникс неторопливо летел в указанное ему место: неприглядный дворик на задах дворца, где кисло воняло бойней и несло жаром из распахнутых дверей кухонь.
Я спикировал вниз, бросил свою ношу на землю, приземлился и обернулся прекрасным юношей[18].
Толпа бесов выбежала мне навстречу, чтобы утащить мою авоську на кухню. Следом появился пухлый джинн-надсмотрщик с папирусными свитками в руках.
– Поздновато ты! – заявил он. – Продукты для банкета должны были быть доставлены к полудню!
Я прищурился на небо.
– Сейчас как раз полдень, Боско! Погляди на солнце!
– Полдень две минуты как миновал, – возразил джинн. – А ты, милейший, опоздал. Ну ладно, простим тебя на сей раз. Как твое имя?
– Бартимеус, принес артишоки с Атласских гор.
– Секундочку, секундочку… У нас тут столько рабов…
Джинн вытащил из-за уха стило и зарылся в свитки.
– Алеф… Бет… Где же это? Эти мне современные языки, никакой в них логики! Ага, вот! – Он поднял глаза. – Так, еще раз: как тебя звать?
Я топнул сандалией.
– Бартимеус!
Боско заглянул в свиток:
– Бартимеус Гилатский?
– Нет.
– Бартимеус Тель-Баташский?
– Нет.
Он развернул свиток дальше. Последовала длительная пауза.
– А, Бартимеус из Кирбет-Деламийя?
– Да нет же! Клянусь Мардуком, где я там у тебя? Бартимеус Урукский, известный также как Сахр аль-Джинни, знаменитый наперсник Гильгамеша и Эхнатона, одно время бывший наиболее доверенным джинном Нефертити!
Надсмотрщик вскинул голову.
– А, так ты джинн? Это же у меня список фолиотов!
– Фолиотов?! – в гневе воскликнул я. – При чем тут я?!
– Ну, судя по твоему виду… Ладно, ладно, уймись, хватит буянить! Ну да, теперь я знаю, кто ты. Один из смутьянов Хабы? Можешь мне поверить, твоя былая слава его совершенно не волнует!
Боско отвлекся, чтобы отдать приказы бесам. С трудом подавив желание сожрать его вместе со свитками, я угрюмо тряхнул головой. Единственное светлое пятно во всем этом унизительном разговоре – что никто другой его не слышал. Я отвернулся…
– Привет, Бартимеус!
… И увидел перед собой широкоплечего, пузатого раба-нубийца. Нубиец был лысый, красноглазый, в юбочке из леопардовой шкуры, с большим мачете, заткнутым за пояс. На толстой бычьей шее он носил семь ожерелий из слоновой кости, а на губах у него играла знакомая ехидная ухмылка.
Я поморщился.
– Привет, Факварл.
– Ну вот, видишь, –
Это было обличье, которое я носил, когда служил копьеносцем у Гильгамеша, за две тысячи лет до того: высокий, красивый молодой человек с гладкой кожей и миндалевидными глазами. Он носил длинную юбку из куска ткани, аметистовые ожерелья на груди, волосы имел кудрявые и отличался утонченным изяществом, которое так не вязалось с этим вонючим кухонным двором. Я часто принимал этот облик в подобных обстоятельствах. Это меня отчасти утешало.
