вещевых мелочей. Она попробует и с ними, и без.
На утренний выход она была ни в чем, в затрапезе, как ходит на работу. Утром набережная пуста. Джемма вела себя пристойно, с поводка не рвалась, кучку сделала под кустиком, встряхнулась и уже охотно пошла домой. Слегка повизжала у своей двери, но согласно пошла и в другую. Одним словом, по первому выходу собака оказалась непроблемной.
К вечерней ходке Лина Павловна готовилась, как Наташа Ростова на бал. На ней был бежевый костюм, юбка с разрезом и пиджак с острыми лацканами и крупными пуговицами. Желтая кофточка была в пандан и кучерявилась вокруг шеи. Туфли она надела на венском каблуке (так называли его раньше, а как сейчас, она даже не знает). Они были удобны. Перчатки смотрелись сами по себе, но не смотрелись вместе с потертым поводком. Пришлось их положить в карман, покрасивше выставив наружу. Шляпка же просто пела и играла. Джемма не стоила такой красоты, и Лина Павловна стала думать, не надеть ли ей старую шляпку с полями и муаровой лентой, но не устояла перед красотой новенькой. Так и пошла, старую даже примерять не стала.
Вечер был хорош, река была смирной. Набережная была четверговой по количеству людей, не субботней и не воскресной. Лина Павловна ловила на себе взгляды мужчин и женщин, поверхностные, без значения. «Не сразу, – говорила она себе строго. – Не сразу». Она остановилась почитать афишу. В театре не была уже сто лет. С кем идти? Не с подругами же. Смешно и бездарно. В кино как-то тоже разучилась ходить. Иногда… Очень иногда шла на утренний сеанс на что-нибудь эдакое. Последним просмотром был «Мулен руж». Впечатление было слабое. Ну, ярко, ну, красиво, но чтоб внутри всколыхнулось, как на «Интердевочке», то нет… Нет, и все. У нее хороший телевизор, разорилась на тарелку. Все кино теперь дома.
– Любите цирк? – услышала она голос. Видимо, Джемма слегка перетянула ее к цирковой афише.
Рядом стоял он. Никаких сомнений. Немолодой, высокий, с легкой небритостью, как она любит. А главное, в форме морского капитана. Не нонсенс для Ростова. Какой-никакой, а порт.
– Просто пялюсь, – ответила она. – В цирке сто лет не была, и сказать, что хочу, не могу. Совру. – Как складно небрежно все сказалось. И даже подалась на Джеммин порыв идти дальше. Она была уверена – он пойдет следом. И где-то уже возникал жар, и хотелось расстегнуть красивый жакет, а вместе с ним и кучерявую кофточку.
Она даже представила, как проснется раньше, а он сильной рукой не даст ей встать, и они будут лежать молча, а потом он скажет: «Кажется, мне хочется остаться здесь навсегда». Это ведь почти что стать горем, радостью и единственным счастьем.
Большой, высокий, небритый, он совпадал с мечтой, надеждой.
– У меня тоже была такса, – сказал он. – Умерла от тоски, я ведь подолгу отсутствую.
– Ну, это надо быть большим эгоистом, простите, конечно, заводить собаку, если не живешь дома.
– Вот и не завожу больше, – сказал он печально и перекусил собачью тему.
