ее статью, а тут муж из командировки. Хорош будешь…
Неужели он мог так о ней подумать? Сравнить с теми, у кого муж в командировке?
– С вами такое случается часто? – спросила она сипло.
– Да ни разу! Но в вас есть какая-то загадка, а может, не в вас, а в собачке, а может, в солнце, которое лежит сейчас на земле горячим чебуреком и тянет на водочку. У вас, случайно, нету?
У нее случайно было, но имелось в виду, что она сама это предложит, и не просто голую водку, а с бужениной с хреном, с отварными креветками и крошечными помидорчиками черри свежайшего засола.
– Извините, нету. Хотите, я поставлю музыку?
– Не хочу, – резко сказал капитан, подымаясь. – Где у вас туалет?
Вот это сразу «не хочу» и туалет было явно грубым, а он ведь казался с виду таким интеллигентным, пальцы длинные, тонкие, глаза большие, умные и без всякого тайного хамства.
Так все и было, и он понял ее обескураженность, и сказал почти нежно:
– А если чаю, а?
– Тут же! – ответила она весело и помчалась на кухню, и он пошел за ней. К чаю у нее действительно было все. И легкий торт, и двести граммов трюфелей, и миниатюрная бутылочка ликера, застрявшая еще от дня рождения. И чашечки у нее были из Египта, высокенькие такие с квадратными блюдечками.
Почему-то ему была любопытна ее прихожая. Он даже как бы измерил ее шагами. «Махонькая», – сказал он ей.
– Одной-то? – ответила она, выходя из кухни, а сама думала: это он примеряет на себя ее неказистую квартиру, он ведь моряк, дом у него – стоянка.
В прихожей на нее снова пахнуло потом. Увидев, что люди у дверей, а значит, собираются уходить, Джемма засуетилась и принесла свой поводок. Они стояли втроем в прихожей: Джемма с поводком, моряк, прижавшись спиной к вешалке, и Лина Павловна со странным ощущением беспорядка. И она пнула изо всех сил ни в чем не повинную Джемму. Жалобно заскулив, та спряталась под стол. Гнусь с души почему-то не проходила.
Чай моряк пил быстро.
– Не торопитесь так, – мягко сказала Лина Павловна. – Подержите чай с ликером во рту, он потом долго будет будить воспоминания.
– Оно-то так, – сказал моряк. – Я бы от вас не уходил во-ще. (Фу, какое нехорошее слово, ее всю передернуло, но смысл победил буквы.)
– А кто вас торопит? – спросила она.
– Мне принимать вечернюю вахту, – сказал он. – Теперь ведь все норовят убежать раньше. Нет порядка и на флоте.
– Такое безалаберное время, – пробормотала она в отчаянии.
Он определенно собирался уходить. Ей стало просто плохо за свое ожидание ночи и завтрашнего утра, и всего того, что так намечталось.
– А сколько вы будете еще в городе? – спросила она.
– Ночью снимаемся, – сказал он. – Такая служба. Так у вас хорошо, а надо бечь, в смысле бежать. Зюйд-вест…
Это она не поняла, но поняла другое. Лицо у моряка было странное:
