унижаешься? – ответил он вопросом на вопрос.
Мне нечего было ответить. Разве сказать о своей любви – это унижение? Я хотела лишь одного – чтобы он вернулся. На любых условиях, при любых обстоятельствах.
– Ты женишься на мне, правда?
Я отчаянно боялась услышать в ответ что-нибудь неопределенное, вроде: «Даже не знаю теперь». Но он был тот самый мужчина, и я не зря выбрала его из всех.
– Конечно, – просто ответил он, и мне захотелось зарыдать. – Когда я приеду, мы сразу пойдем в ЗАГС.
– Так быстро? – Я испугалась его решительности. – Может, мы немного подождем.
– Нет! – Он коротко отмел все мои вернувшиеся сомнения. – Мы уже достаточно потратили времени. Больше ждать я не желаю.
– Хорошо, – обреченно согласилась я и посмотрела на часы.
Повисла долгая пауза, и мне показалось, что он успел задремать.
– Время закончилось, – по привычке замечать парные цифры тихо сообщила я.
– В каком смысле? – сонно удивился он.
– Сейчас на циферблате четыре нуля, и мы живем вне времени.
– Глупости, – устало констатировал он с кошмарной уверенностью мужчины. – Сейчас начнется новый день. Днем я вернусь, и мы обсудим детали. И, пожалуйста, без глупостей. А теперь извини, я ужасно хочу спать.
– Спокойной ночи, – поторопилась закончить разговор я, но в трубке уже раздались короткие гудки.
Он всегда вешал трубку первым.
В этот момент, как он и обещал, на циферблате выскочила первая шустрая единица, и начался новый день. В ванной ничего не подозревающий Александр выключил воду. Его вечер был безнадежно испорчен, а меня ждала долгая ночь перед началом новой жизни. Последняя ночь свободной женщины. Я вздохнула и поплелась на лоджию за раскладушкой для гостя.
Премьера
…Но больше всего поражало, что, несмотря на общий упадок культуры в стране и отсутствие бюджетной подпитки, в этом богом забытом городишке сохранился драматический театр.
Петр Валентинович, выросший на газетных штампах и старательно изживающий их в театре, не переставал удивляться театральной жизни в провинции, пока за окнами поезда поля и леса сливались в черно-желтую полосу, мелькали безымянные полустанки, а сквозняк вяло перебирал замусоленные страницы книги, исчерканные его мелким, аккуратным, почти женским почерком.
К счастью, перспектива выбраться из этой глуши у него все-таки оставалась. Никита твердо пообещал ему перевод в столицу года через два, хотя и с понижением в должности. Никита, известное дело, тот еще прохиндей и наверняка попросит что-нибудь взамен. Впрочем, что с него взять: ни денег, ни связей. Но зато – теперь главный режиссер и художественный руководитель провинциального театра. Да только зачем вообще захолустному городку свой театр? На что они содержат труппу, которая себя не окупает, на что ремонтируют ветхое дореволюционное «дворянское
