растёт лгуном, эгоистом и лентяем!
С крыльца Тёма видел, как в машине мама продолжала что-то возмущенно говорить, показывая на Тёму. Папа угрюмо кивал. Машина выехала со двора. Тёма, засунув руки в карманы и насвистывая, пошёл в дом. Пусть все видят, что не очень-то и хотелось ему на какой-то там праздник.
Чтобы сесть за уроки, нужно было сначала достать рюкзак. Но как это сделать, Тёма пока не придумал. Он прошёлся по дому. Бросил взгляд на гору оставшейся от завтрака посуды в раковине. С этим он разберётся после того, как пообедает и поужинает – всё равно тарелок прибавится, зачем делать одно неприятное дело несколько раз. Заглянул в чулан. Там было пыльно и скучно. Покосился на бабушкин портрет. Баба Маруся сурово покачала головой.
Тёма, не глядя на бабушку, со вздохом забормотал, как ему невыносимо стыдно. Ведь он – лгун, эгоист и лентяй. Он схватился за голову, заговорил громче:
– Я родную сестру хотел подвести под незаслуженное наказание! И как мне теперь жить с таким грузом на совести!
Продолжая проклинать себя, он удалился на кухню. Бабушка на портрете удивилась – непривычно было слышать такие слова от внука.
Тёма показался в проёме кухни с огромным сверкающим ножом в руке.
– О, горе мне! Я – позор семьи, и за всю оставшуюся жизнь мне не искупить тех несчастий, что принёс я родителям и сестре! Но теперь я знаю, что нужно сделать для их будущего покоя и благополучия!
Тёма широко размахнулся и… Бабушка увидела, как он ударил себя страшным ножом в грудь, да так, что только рукоятка осталась торчать. Тёма зашатался, ноги его подкосились. Он сделал несколько неверных шагов и с грохотом упал за поворотом коридора, там, где бабушка не могла его видеть.
На самом деле в руке у него был не нож, а обёрнутая фольгой лопатка для пирогов, которую он ловко зажал под мышкой. Он чуть-чуть полежал на полу, надеясь, что бабушка закричит или зарыдает. Но было тихо. Тёма забеспокоился. Может быть, ей стало плохо?
Он бесшумно подполз к углу и осторожно выглянул. Бабушка с портрета с насмешкой смотрела прямо на него и, встретившись глазами, покрутила пальцем у виска. Потом, зевнув, отвернулась.
Ну и не надо. Тёма пошёл в свою комнату, всю увешанную фотографиями футболистов, гоночных машин и рок-музыкантов, громко включил музыку и стал скакать на кровати, как на батуте. Из коридора раздался голос бабушки:
– Тёма! А уроки?! А музыка?! А посуда?! А чулан?! Я всё расскажу!
Тёма, вздохнув, выключил плейер и с неохотой побрёл в чулан.
Глава пятая
Тёма с тоской смотрел на беспорядок в чулане – пыльные, старые вещи, свалившиеся с полок прошлой ночью, когда он вытаскивал костюм Звездочёта… В маленькое окошко под потолком заглянуло солнце, и в углу что-то блеснуло – что-то, чего Тёма раньше в чулане не видел. Он отодвинул в сторону старые платья и пальто, отшвырнул сломанные стулья
