в ночных кошмарах, неизбежных, надо полагать, для всякого нэрриха. Чернота небытия. Вывернутый наизнанку мир-ловушка… Было время, чего греха таить, копошилась в недрах сознания мыслишка: отплатить злодейке, которая ввергла в земную жизнь. Дать ей осознать на собственной шкуре, что же она наделала. В первом круге Ноттэ жаждал мстить и карать, выбирая жестокие методы. В первом круге это простительно: душа еще не знает, что такое смерть ни для неё, ни для иных…
– Ох, – выдохнул голос Вико едва слышно, в самое ухо, Ноттэ даже вздрогнул, напрягаясь и вслушиваясь, – не делом ты занят! Ветер слушаешь, а надо – сердце… Оно и есть мотылек, оно еще бьется.
Ноттэ вздрогнул, кивнул, принимая совет и не отвлекаясь на словесную благодарность. Снова повел руками, ощущая себя слепым в кромешной ночи. Утратить зрение, оказывается, удобно! Ему душно, он сам – смятый мотылек в мозолистом кулаке бытия. Крылья шуршат, теряют пыльцу. Свобода недостижима, но мучительно желанна. Ночами он полагал, что не хочет жить в мире людей, но то лишь сон… Разве можно отказаться от пробуждения, от счастья взлета с раскрытой ладони, от восторга осознания, что тьма не сломала тебя, что ты – есть?
Нечто шевельнулось, словно жилка под кожей вздрогнула – тонко, намеком. Слабее, чем щекотка, незаметнее, чем волоски комариных лапок…
– Там, – выдохнул Ноттэ, опасаясь спугнуть путеводное ощущение.
Скрипнул штурвал, ноги зашуршали по палубе – крадучись, ловко. Бэто зашипел прикушенным языком, без внятных слов давая указания. Дуновение коснулось щеки: видимо, помощник капитана отчаянно размахивал руками. Без слов можно и командовать, и ругаться, пацан это усвоил именно теперь и использует по полной.
Мотылек на ладони вздрагивает и замирает. Крылья трепещут все слабее. Зато связь сделалась прочна, и Ноттэ позволил себе ругаться вместе с Бэто! Он азартно размахивал пустой рукой, лишенной ощущения крыльев. Именно эта ладонь, прямая, как жестяной флюгер, годилась для указания направления, она настойчиво требовала спешить, весомо складывалась в кулак, обещала вбить нерасторопным ум если не в голову, то куда придется, но поглубже и понадежнее.
Наконец, нэрриха ощутил близость цели, решился разлепить веки и вернуть себе зрение. На раскрытой ладони не было мотылька, но далеко впереди Ноттэ увидел неяркий трепещущий блик – и почти сразу угадал покатость дубового бока, скрепленного обручами… Третий раз за безумный, нескончаемый день, нэрриха прыгнул за борт. Сиганул без разбега и расчета в вязкую смоляную воду! Побежал по дорожке фонарных бликов все дальше, в смоляную ночь. Первый раз за все время – не считая шаги. Ржавая, холодная поверхность казалась лезвием, она жгла босые стопы, резала их нещадно, если верить боли. Но – держала, вопреки здравому смыслу и опыту. Бездна моря пружинила, прогибалась и снова выбрасывала нэрриха вверх – шаг за шагом, снова и снова… словно под дорожкой из бликов
