об ноги, будто сейчас это было самым важным делом. Она даже посапывала от усердия, молча продолжая идти. Со стороны можно думать, что Федора Лиза и вовсе не слышала.
Шальнов, стараясь выглядеть правдиво, продолжал:
– Лизка, пойми, я теперь первый человек в селе. Буду ездить на конференции в район, в область… А Настюха моя, упаси бог, как узнает! Разволнуется, молоко пропадет. Она же у меня кормящая. Ну, случилось у нас с тобой… давай забудем, а? Пообещай мне!
Он пытался заглянуть Лизавете в глаза, но ее голова была опущена, а взгляд прикован к коробке. Подошли к дому Федора. Лиза, не останавливаясь, молча шла дальше. Федька вдогонку закончил контрольным выстрелом:
– Тебе все равно никто не поверит!
Лизавета споткнулась: контрольный попал в цель, и безжизненным голосом, глухо молвила:
– Это я, сама… Я виновата!
После паузы, оправдываясь, добавила:
– По дому соскучилась…
Сделав усилие, почти обыденно спросила:
– Федор Николаич, когда выходить на работу?
Официальное обращение «Федор Николаич» Шальнов принял за добрый знак и успокоился. Повеселевший, а потому щедрый, ответил:
– Побудь недельку с матерью. Может, что поможешь.
И, бросив уже на ходу: «Ну, бывай, Лизавета! – направился к своему дому.
Лиза зашла к себе во двор, около сарая зазвенела цепь, раздался хриплый собачий лай.
«Неужели Валет до сих пор жив?!» – мелькнуло в сознании, и Лиза, бросив ящик среди двора, бесстрашно метнулась к собачьей будке, словно к спасительному берегу:
– Валет, это ты?! Узнал меня?..
Это был Валет, и он узнал ее. Пес был совсем старым, с впалыми, будто слипшимися боками. Лизавета опустилась на корточки, прижала руками животное к себе, зарывшись лицом в грязную шерсть… И наконец разразилась слезами. Когда рыдания становились слишком громкими, зажимала зубами клок собачьей шерсти, чтобы заглушить. Боялась разбудить родных в доме – пусть поспят. Валет ей вторил, периодически поскуливая и облизывая соленое лицо Лизы…
У нее не было обиды на кого-то или что-то конкретное. Она оплакивала все и вся: окаянную войну, свою неприглядную внешность, старого Валета…
Через какое-то время Лиза успокоилась. Согревшись около собаки, ждала, когда проснутся родные. В конце концов послышался стук отодвигаемого засова на входной двери. Вышел Гриша. Он всегда подымался раньше всех. Когда умер отец, еще до войны, Григорий был за старшего в семье. На войну не взяли – инвалид. Пацаном отдавило руку колесом телеги. И сейчас вышел в пиджаке с пустым рукавом, заправленным в карман.
Лиза, поднявшись на ноги, осипшим голосом прохрипела:
– Гришаня! – Она всегда его так называла.
Григорий удивленно повернул голову в противоположную от Лизаветы сторону, не предполагая, что его могут звать в такую рань…
– Здесь я, Гриша! Это я, Лиза!
Гришка мотнул головой в сторону сарая,
