ложки и парафиновые свечки.
– Стаканы дашь? – спросил другой парень. На его бледно-желтом лице выступила испарина. Он обшарил Катю взглядом: и грудь, и бедра, и косу. Одна из туристок, ходившая с ним в походы, сказала, что он будто шмель, – от цветка к цветку, – обирает пыльцу надежд. Так и закрепилось за ним это прозвище – Шмель. К тому же и внешне он был похож: лобастый, большеголовый, с сильными волосатыми руками и тонкими цепкими пальцами.
– Своих-то нет? – спокойно поинтересовалась Катя.
– Пусть Соловей капли оближет! – насмешливо распорядился краснолицый Буча.
Они скинули куртки, оставшись в потных майках.
Катя поставила перед ними два стакана.
– А себе? – спросил Буча, слизывая катышки с усов.
– Я с незнакомыми не пью!
Буча сделал вид, что удивился, но лишь для того, чтобы проорать хриплым голосом:
– О как! Да нас вся тайга знает!.. Мы и Соловья помним, – он подрезал ладонью воздух ниже стола, – еще вот таким!
– Мы уже три избы спалили! – подтвердил Шмель, почти ласково, потом засмеялся. – Не бойся, твою не тронем!
Катя взяла тряпку:
– Погодите, я протру!
– Да ладно, нам не спать на нем, – медленно произнес Буча, доставая из кармана трубку.
Подходя к дому, Саня заметил отчаянный рывок дыма, будто он прочищал закопченное горло трубы. Возле крыльца стояли лыжи, валялись рюкзаки: темные пятна от пота уже подернулись инеем.
– Вот и хозяин! – приветствовал его Шмель.
Раньше он никогда не называл Соловья хозяином: ни уважительно, ни насмешливо. А Буча налил водки и протянул ему, будто эстафетную палочку:
– Такую кралю отхватил, Саня!
Катя улыбалась, но гостям была не рада. Она стояла возле них с какой-то странной покорностью.
– Смотри-ка, – Буча кивнул на березовые топорища с изящным загибом. – Соловей даже вырезать стал фигуристее!
– Говорят, ты ее выменял? – спросил Шмель. – На медведицу свою: баш на баш!
– Соловей может, – подтвердил его друг. Он смотрел на Саню так, будто хотел сказать: дуракам везет.
Саня бочком прошел мимо них, повесил варежки над печкой, подобрал упавший со штанины снежный катышек и бросил в ведро. Катя смотрела на него, и ей хотелось, чтобы он перекрестился сейчас на свою икону.
– Изменился ты, Соловьюша! – похвалил Буча, шумно высасывая из трубки дым. – Похорошел!
– А он линяет два раза в год! – засмеялся Шмель, глядя на девушку. – Посмотрим на него весной, если Катюха не сбежит! А, Катя? Останешься у него?
Обычно туристы не интересовались Саниной жизнью, но сегодня вели себя по-другому, и причиной тому была Катя. Это перед ней Буча лениво выгибал спинку:
– Хорошо, что медведица сейчас спит!
– Страшно было идти? – Катя поставила чайник на печь.
– Нет. Потому что теперь можно консервы
