себя со стороны – лежит на могилке парнишка, завернувшись в одеяло, культурно отдыхает… да притом прикованный за ногу цепью к могильной ограде. Наверное, более дурацкое зрелище трудно вообразить.
Девчонка всё переводила взгляд с меня на цепь и обратно.
– А этоо зачьеем?
– А… это? – я почему-то небрежно отмахнул назад почти несуществующую чёлку. – Это мы поспорили с одним другом, что… ну… я на кладбище всю ночь просижу.
Вместо продолжения беседы девчонка вдруг обмякла и повалилась навзничь.
– Э… эй… эй, ты чего?! Эй! – никакого ответа.
Не тратя более зря ни секунды, я подпрыгнул, ухватил нависшую над могилой ветку, притянув, принялся шарить среди пожухлых листьев. Да где же это он… ага, вот!
Освобождённая ветвь прянула ввысь, я же, присев на корточки, торопливо отомкнул замок своих кандалов. Борька будет издеваться, само собой… и ребята в классе не поймут… да наплевать! И на бинокль тоже – какой может быть бинокль, когда тут такое творится?!
Девчонка оказалась довольно худенькой и очень стройной – наверное, крепкий взрослый дядька сказал бы «легкая как пёрышко». Вот только я всё-таки не взрослый дядька, едва лишь четырнадцать лет стукнуло, так что пришлось повозиться, затаскивая ночную гостью на руках в узкую калитку кладбищенской ограды. Уложив наконец потерявшую сознание поверх одеяла, я торопливо нашарил фляжку, отвинтил пробку и плеснул воду девчонке в лицо. В рот лить? Ну это вы бросьте – ещё на «Зарнице» мы все усвоили, что лить воду в рот человеку, валяющемуся без сознания, ни в коем случае нельзя. Захлебнуться может запросто потому что.
– Аме ве иу… – не раскрывая глаз, прошептала девчонка – Хоолодно… очеень…
Я едва удержался, чтобы не треснуть себя кулаком по лбу. Болван, ну какой же болван… Ну естественно, она же замёрзла как сосулька в этом своём наряде! Бабье лето, это только днём немножко лето, а ночью оно вполне даже осень!
Скинув куртку, я торопливо стянул свитер и напялил на девочку. Помедлив пару секунд, принялся заворачивать её в одеяло. Вот так… правильно, если не поможет, добавим куртку… а ноги в одеяле согреются мигом… эх, надо бы огня! Спички! Где-то же у меня были спички… ага, вот!
Собрав на ощупь какие-то веточки, щепочки и сухие будылья, я чиркнул спичкой, и огонь радостно взвился, разгоняя кромешную тьму.
– Неет… – пробормотала девочка. – Глазаа слепиит… очеень… ниу олле лау-лау… не виидно ниичегоо…
Я лишь хмыкнул, торопливо обламывая с ближайших кустов ветки, по возможности сухие. Глаза слепит, ага… будто это электросварка, а не костер… Замёрзнуть насмерть, гуляя осенью практически голой по ночному кладбищу, она, значит, не боится. И воспаления лёгких тоже не опасается. А вот костерок мой её глаза слепит невыносимо…
– Неет… – девчонка вдруг накрыла голову одеялом, словно огонь и впрямь донимал её даже сквозь закрытые
