– и убедитесь.
– Я бы ездила, ездила, ездила…
– А я еще в детстве наездился. Отец был дипломатом – мы долго жили в Дании, в Австралии. Ну, мама-то, понятно, не работала, и мы частенько колесили по стране.
– Ух ты, как здорово!
В Жанкиных глазах вспыхнули огоньки и тотчас погасли: два мира – два детства. Ей опять указали на карету-тыкву, и она зачем-то потрогала платье, словно убеждаясь в его реальности.
Заметив ее настроение, Проскурин сменил тему и спросил про газету.
– Газета как газета, – улыбнулась Жанна своей фирменной улыбкой, твердо решив быть загадочной, как сфинкс, и не вываливать на собеседника тонны информации, что, по ее наблюдениям, являлось главной чертой провинциалов. – Большая, ежедневная и ненасытная.
– А это значит, нужно ездить?
– По-разному. Зато есть ощущение жизни, движения. А может быть, иллюзия движения.
– Иллюзии – самое ценное. Если их нет, то конец…
Он отвернулся к окну, выходящему на небольшую круглую площадь, и на несколько мгновений совершенно отключился от разговора, вглядываясь во что-то свое: исчезли и любезность, и улыбка, и Жанна даже испугалась этого ухода.
– Отчего вы не пьете вина? Это я за рулем, а вы – пейте, – вернулся он так же внезапно и вдруг оживился, начал что-то рассказывать.
Какие-то выставочные байки, истории и анекдоты, подслушанные диалоги и картинки из немецкой действительности втянули ее на орбиту чужой, инопланетной жизни и заставили забыть о своей. «Точно солдат в увольнении», – подумала она о Проскурине и о себе, и это было почти правдой. Он общался с ней так, как мог бы общаться со старым московским приятелем-однокашником, и она не знала, радоваться этому или нет. Он даже не смотрел в ее лицо подолгу, не говоря уже о других признаках явной мужской заинтересованности. Да и какая разница? И так понятно, что не свободен.
– …Да, кстати, немцы жутко заинтересовались вашей спелеокамерой – она уже сейчас хит выставки. Приедем к вам зимой за целой партией – покажете мне город?
– Уж лучше загород. А если вы катаетесь на горных лыжах…
– А вы?
– Я – нет.
– Я тоже по-любительски, чуть-чуть.
– Договорились, покатаю.
– Спасибо. Что ж, начнем интервью?
И пока Жанна (на которую эти слова оказали примерно такое же действие, как ведро ледяной воды) лихорадочно перестраивалась на деловой лад, Проскурин начал объяснять концепцию выставки, попутно делая рисунки на салфетке и вдаваясь во всевозможные детали.
В кафе зашла девушка и, заказывая какие-то пустяки, с такой грустью и завистью посмотрела в их сторону, что Жанне захотелось встать и сказать: «Это не то, что вы подумали». Сто тысяч раз она сама оказывалась этой случайной девушкой, лицезреющей эффектную пару как символ чужого личного счастья, в то время как ее счастье опять откладывалось на неопределенное время. Обычно этой картинки хватало, чтобы испортить
