она перед нами подарок «армянского князя» – колье из бело-желтого золота в виде ошейника, – а еще говорят, что Островский несовременен.
Русский драматург Островский современен. Мы убедились в этом сполна, когда Жанна поведала нам о том, что получила точь-в-точь такое же предложение от Геворкяна, что и Лариса Дмитриевна Огудалова от промышленника Кнурова в финале пьесы «Бесприданница»: полное содержание в обмен на услуги. И полное обоснование такого предложения.
Фруктовому магнату пятьдесят два года, он восемь лет как вдовец, у него взрослые дочери, которым он несколько лет назад дал страшную клятву – никогда не жениться и больше не иметь детей.
– Какое-то время я этим тяготился, но сейчас понимаю, что девочки правы, – объяснил он Жанетте. – Во-первых, они уже много пережили, когда подростками лишились матери, и я не хочу доставлять им новые страдания. Не хочу, чтобы в случае моей смерти возникал вопрос о наследстве с моей вдовой – все унаследуют дочери. Во-вторых, поскольку я рассматриваю только молодых женщин, то, естественно, хочу застраховать себя от возможных рогов и обозначить отношения договором. Мне нужна интересная образованная дама, живущая в одной из моих квартир (которую я, возможно, перепишу на нее), – но не совместно со мной. Дама, которая будет со мной, когда мне это будет нужно. Если отношения определены «товар – деньги – товар», нет ни двусмысленностей, ни непредвиденных ситуаций. Я понимаю, что хочу купить три – пять лучших лет вашей жизни, но за это и щедро плачу – две тысячи долларов в месяц, не считая текущих расходов, расходов на отдых и на гардероб, который, как вы понимаете, должен быть соответствующим. Эти деньги можно откладывать… А условие только одно: нигде и никогда вы не должны появляться с другими мужчинами.
– Почему я? – растерялась Жанетта.
– Вы мне нравитесь, вы мне подходите. Рядом с двадцатилетней я буду смешон, женщины «из простых» меня не привлекают, и даже то, что вы – журналистка, мне будет на руку.
– Что ты ответила? – после паузы прошептала Галина.
– Сначала возмутилась-отказалась. Но он просил не торопиться и дал на размышления неделю. Неделя истекает послезавтра, и, видимо, я соглашусь.
Мы молчали столь выразительно, что Жанна хлопнула футляром колье и закурила сигарету:
– По крайней мере, это честно.
Я достала колье и полюбовалась отливом:
– Жан, это не Островский. Ты знаешь, это Достоевский, и мне это не нравится.
– Отчего же, позвольте узнать? Нехорошо, да? Непорядочно! Ужасно! Я – вещь!
– Обмен неравноценен.
– А сколько он должен платить – пятнадцать, двадцать тысяч долларов?
– Хоть сто. Обмен неравноценен, потому что, в конце концов, расплачиваться будешь ты – своими нервами, свободой, временем.
Жанкины глаза наполнились слезами, и она тихо сказала:
– Любой союз – попрание свободы, нервы, время. Или не так?
