и вольности на Руси и в землях новгородских от века существовавшие – святы. Другого слова у меня нет. Всем вам, други мои, ведомо, чего хочу я – Русь желаю видеть вольну и сильну. А кому из вас невдомек, что лишь в единении сила? Потому зову вас сегодня с собой не на разбой, а на деяния великие. Сегодня с нами в правом деле князья Рюрикова рода: Мстислав Киевский да Святополк Туровский. С утра нынче весть пришла из далекого Галича от князя Данилы, что с нами он. И как мы сегодня под единым великим стягом собираемся, так и вся Русь соберется!
– Стойте, стойте, народ православный! – разнесся над толпой голос, который после рокотания защитника земли русской можно было бы назвать слабым, когда б не перекрывал он ликующий гомон толпы. Расталкивая плечами собравшихся у лестницы, на помост взобрался опиравшийся на пасторский посох старец в черном одеянии и с наперсным крестом, до половины сокрытым окладистой бородой.
– Игумен Филимон из Софии, – услышал я поблизости. – Вот же принесла нелегкая!
– Стойте, православные! – гневно потрясая посохом, вещал игумен. – Разве не знаете вы, на что руку поднимаете? Или неведомо вам, что всякая власть от Бога?
– Не рви горло, отче! – Муромец благодушно усмехнулся и положил руку на плечо священника. Сам, видимо, того не желая, святой отец рухнул на то место, с которого недавно встал Володимир Ильич. В толпе раздался хохот.
– Ну, че лыбитесь? – крикнул Муромец. – Может, из вас кто длань мою выдюжит? – Народ на площади затих, вовсе не горя желанием проводить эксперименты на себе. – То-то. Вот ты, преподобный, говоришь – всяка власть от Бога. И мы говорим – всяка власть от Бога. А вот от Бога ли лить кровушку братскую? От Бога ли деток сиротить да на злой покраже жировать? Молчишь! – В тоне богатыря слышался плохо скрываемый гнев, отчего голос его рокотал как иерихонская труба, и я уже начал опасаться за новгородские стены.
Онемевший игумен, вжавшись в каменную лавку, опасливо глядел на богатыря, словно ожидая расправы.
– Но спасибо тебе, отче, молвил ты слово верное. Братья и дружина! – Муромец вновь обратился к заполнявшим площадь витязям. – Всех тех, кто стоит за власть, что от Бога положена, зову с собой. Пишитесь в дружину мою. И да поможет нам Бог!
– Пиши меня, отец родной! Я, Чурило свет Олегович, витязь киевский, да со мной два десятка гридней.[10]
– Знамо! Знамо Чурилу! – зашумела толпа. – Славный витязь! Из первых под Луческом был.
– И я с тобой, Ильич! Ждан Светозарович из псковской земли, да со мной два брата и пять воев.
– Любо, псковитянин! По Стелокольне[11] знамо!
– И меня пиши, – раздалось где-то рядом. – Ропша Хват, да повольников со мной три дюжины.
– Доброе имя! Ту год свесь на Двине бил!
– Ну что, я пошел, – наклонился я к Лису.
– Удачи, Капитан, – прошептал он.
– С тобой
Гридень – воин.
Стекольна – современное название Стокгольм.
