стало неприлично и небезопасно), разинув от восторга рот, взирал на ее шею и грудь, которая вздымалась слишком часто, для того чтобы поверить, будто барышня его внимания не замечает. Но она делала вид, что вовсе о нем позабыла, и, чтобы подчеркнуть сие обстоятельство, выкрикнула лектору вопрос:
– Я вот хотела бы узнать, а вот как в книге Герберта Уэлса, сможем ли мы перемещаться во времени?
Боже, какая просвещенная! Наверняка книги в руках не держала, а вычитала про Уэлса и его машину времени в газетах.
– Я ведь именно об этом и рассказываю, – устало заметил старикан, снял очки и протер стекла несвежим носовым платком. – Инкарнация – это и есть способ путешествия во времени. Иного на сегодняшний день нам не дано, и вряд ли когда-нибудь…
– Но, – с переднего ряда вступил гимназист, – в ситуации реинкарнации мы имеем дело со случайной величиной. Мы не можем рассчитать когда, в каком месте, в каком городе и в какой час произойдет наше новое рождение.
– Вы так думаете? – спросил старик. – Трактат «Аруконошон», к примеру, оставляет нам однозначные свидетельства того, что такое возможно, с приведением примеров перемещений, точными параметрами перехода, таблицами дат. И такое перемещение не стирает память…
Старуха в кумачовом платке заговорила прямо передо мой:
– У меня вот муж помер. А я так по нему скучаю порой. Вот вы говорите про эту инкарнацию… Значит, он снова родится? И я снова, значит, опять… А встретимся ли мы?
– Муж ваш умер давно? – спросил лектор.
– Да лет, почитай, с десяток тому назад.
– Toгда вынужден вас расстроить, голубушка, не встретитесь.
– Почему же?
– Встречаются лишь те, кто умер в один год. А уж если в один год и в один месяц – то, стало быть, – наверняка.
– И кто же это может знать столь точно? – неожиданно для себя самой подала я голос. – Кто там с ними был, чтобы рассказать встретятся они или нет.
– Я, – ответил лектор с грустной улыбкой и развел руками. – А теперь позвольте откланяться, боюсь, что дождь перестал лишь на время, а мне еще добираться, эх, не ближний свет…
Люди стали подниматься, загремели стулья, девица рядом со мной попыталась аплодировать, но никто ее не поддержал. Она стушевалась и одной из первых бросилась вон. Я тоже встала, но направилась не к двери, а преградила лектору путь к выходу. Сначала он не понял, что я сделала это не случайно, и смешно, как подслеповатый котенок, тыкался вправо и влево, пытаясь обойти меня. Но проход между стульями оказался узким, и разминуться со мной ему не удалось. Он поднял, наконец, на меня глаза и, вероятно, что-то понял, потому что не произнес ни слова, пока последний слушатель не покинул маленький зал.
– Вы, наверно, удивлены, – начала я, когда
