чтоб приехали за вами в срочном порядке. – У тебя телефон тута? – Есть и телефон. Все, что надо есть… – Хорошо, папаша, живешь, – совсем уж без боязни рассуждал Кирпич и осматривал бегающими глазками обстановку в комнате, ведущую наверх лестницу. – Только скучно, наверное, одному, как сычу на болоте? – Дуракам скучно. А мне – не скучно. – Ну-ну, – сказал Кирпич и поскреб пальцами щетину. Потом сел на табуретку, скрестил короткие ноги в резиновых сапогах с отрезными голенищами. – Садись, Вовик. Будем ждать, когда за нами ми-ли-ция приедет… Не переться же черт знает куда по такой погоде… Иди, иди, папаша, звони. Скажи им, что задержал матерого рецидивиста. Пять, нет, шесть разов судимого, имеет за собой мокрое дело. И вообще, вооружен и очень-очень опасен. – А я как же, Бобер? – захлопав глазами, спросил Вовик. – Сиди, не рыпайся, – спокойно сказал ему коротыш. – Иди, папаша, звони. – Плевать я на вас хотел, – угрюмо ответил Поливанов. – Можете уматывать подобру-поздорову. Никто вас не держит. – Ага! – обрадовался коротыш. – Значит, нету телефона? – Нет. – Ну тогда мы все-таки заберем свои консервы. Стрелять нас из-за такой мелочи ты не будешь, так ведь? Ты вон, по роже видать, мужик умный, не жадный. Правильно?
Поливанов усмехнулся. – Правильно. Берите… свое – и проваливайте по-хорошему. – А дай нам еще тогда… – коротыш поскреб щеку, – и картошечки с полведра, если не жалко. И соли чуток…
Сидевший на корточках у печки Вовик неуверенно предложил: – Давай уж, Бобер, и ночевать попросимся. Куда мы сейчас, в такую погоду, я и так до нитки мокрый.
Поливанов, удивленный простодушной наглостью непрошенных гостей, покачал головой. Устав стоять, он присел на кухонный стол, ружье положил на колени. – Ну, чего? Мы располагаемся, а? – спросил коротыш без каких-либо просительных интонаций в голосе. – На одну ночку всего тормознемся? – Нет, – твердо ответил Иван Сергеевич. – С хамами я сам – хам. Проваливайте.
Вовик со вздохом поднялся, достал из кармана курточки одноцветный с ней беретик, пришлепал берет блином на голову. Похожий на кирпич коротыш продолжал сидеть на табуретке, невозмутимо покачивая ногой. – Эх! Думаешь, мы в самом деле бандюги какие. Боишься за свою жизнь и собственность. А мы простые, честные люди, только маленько того, выбитые из жизненной уютности по простоте своей душевной. Вот он, к примеру, – Кирпич кивнул на приятеля, – из алкогольного санатория сбег. Его туда жена с тещей зачипужили, чтоб он им глаза не мозолил. А он что, алкаш? Ты посмотри на Вовика, похож он на алкоголика? А? – Вовик скромно потупил глаза. Кирпич стукнул себя кулаком в грудь и пророкотал: – А я сам! Я сколько обид перенес, одному Богу известно. Да что там говорить, – он махнул рукой, утерся под носом рукавом и сник, как подвешенная на гвоздик кукла. – Люди, скажу тебе, папаш, что ни есть – сволочи, удавы, акулы… Так и жрут друг дружку, так и жрут. Без соли и чеснока. Прямо с сапогами…
Поливанов, насупившись из-под седых бровей, поглядывал на незваных
