и «Пушкин и Горький», в которых следовал распространенной тенденции приведения Пушкина под общий знаменатель советской идеологии. Но вместо социально-идеологической схемы Платонов пересоздает пушкинский миф. По его мысли, Пушкин составляет в своем посмертном бытии одну культурную субстанцию вместе с землей, светом, полем, лесом, любовью и русским народом; он фигурирует как «священное и простое сокровище нашей земли»165. В соответствии с этой начальной установкой представитель народа – няня – выполняет функцию старшего товарища для духовного «сироты» Пушкина: «Чувствовал ли Пушкин значение матери – как начала жизни и как поэтический образ?.. Он был фактически сирота (мать его не любила), но сироты сами находят себе матерей, они без них тоже не живут. Для Пушкина женщиной, заменяющей мать, была няня, Арина Родионовна. И он не только любил ее нежным чувством, как благодарный сын, он считал ее своим верным другом-товарищем»166.
Как видим, писатель, воспринимаемый в сегодняшней литературной ситуации как нонконформист, парадоксально оказывается одним из первых в советской литературе, почувствовавших политически необходимую тенденцию возвышения образа Арины Родионовны за счет принижения образа матери-аристократки, о которой сказано в скобках. Платонов воспринимается современным читателем как автор «сюрреалистических», по слову И. Бродского, произведений – повести «Котлован» (1930) и романа «Чевенгур» (1929). Сюрреализм его близок к классической мифологии, которую «следовало бы назвать классической формой сюрреализма»167. Платоновский «сирота-Пушкин» воспринимается сегодня, таким образом, в контексте сирот послереволюционного времени и особенно «платоновских» сирот Насти и Саши Дванова. Логично поэтому, что пришедшая «сироте» на помощь няня названа «друг-товарищ» – затем удвоенное сочетание редуцируется и остается хоть и анахроничное, но «политически грамотное» – «товарищ». По этому же принципу в дальнейшем редуцируется «няня-мать» до просто «матери», которая неминуемо идет на сближение с «Матерью» Горького, которому посвящена статья. «Сирота», выросший под присмотром им самим найденной «матери» и избежавший чудесным образом трагических судеб Насти и Саши Дванова, становится в платоновских статьях «аналогом Царствия Небесного». Платоновское понимание значения Пушкина сближается с прочтением пушкинского мифа его современником В. Набоковым: «Пушкин – радуга по всей земле!»168. Радуга, как известно, представляет собой «завет», обещанное согласие между Богом и человеком.
При таком глобальном понимании аксиологии пушкинского мифа закономерно то, что пушкинская «Родионовна», как и горьковская «Ниловна», вырастают в статье А. Платонова до монументальных «Арины Родионовны» и «Пелагеи Ниловны» – не просто матери, а Богоматери. Заметим, что платоновская интерпретация мифологемы «няня» демонстрирует большое удаление от пушкинского автомифа, согласно которому,
Платонов А. Собр. соч.: В 3 т.: Т.2. М., 1985. С.301.
Там же. С. 318.
Бродский И. Послесловие к «Котловану» А. Платонова // Бродский И. Сочинения. В 4 т.: T.4. СПб., 1995. С.49.
Набоков В. (В. Сиринъ). Собрание сочинений русского периода. СПб., 2000. Т. 1. С. 449.
