дверь в гостиную. Как раздался щелчок.
Мотылек все еще колотился о лампу. И Рейн-Мари спросила себя: чего он ищет – тепла или света?
Больно ли ему? Ударяясь о раскаленное стекло, он обжигает крылышки и тонкие, как нить, ножки и отлетает прочь. Свет не дает мотыльку того, к чему он так отчаянно стремится.
Рейн-Мари встала и выключила лампу, и через несколько мгновений мотылек перестал биться о стекло, а Рейн-Мари вернулась на свое место.
Теперь здесь воцарились тишина и темнота. Только из окна гостиной проникал желтоватый свет. Тишина сгущалась, и Рейн-Мари спрашивала себя, доброе ли дело сделала она для насекомого. Спасла жизнь, но уничтожила смысл его существования?
А потом порхание крохотных крылышек возобновилось. Отчаянное. Осторожное, но настойчивое. Мотылек перелетел к окну и стал биться в стекло, за которым сидели Арман и Жан Ги.
Мотылек нашел свой свет. Он никогда не сдается. Не может.
Под взглядом дочери Рейн-Мари поднялась и снова включила свет на крыльце. Такова уж природа мотыльков – делать то, что они должны. И Рейн-Мари не могла остановить это, как бы ей ни хотелось.
– Как Анни? – спросил Гамаш. – Она выглядит счастливой.
Он улыбнулся, подумав о дочери, и вспомнил, как танцевал с ней на деревенском лугу на ее свадьбе с Жаном Ги.
– Вы спрашиваете, не беременна ли она?
– Нет, конечно, – фыркнул Гамаш. – Как ты мог такое подумать? – Он взял с кофейного столика пресс-папье, поставил его обратно, потом схватил книгу и покрутил в руках, словно никогда не видел книг. – Это не мое дело. – Он сел поудобнее. – По-твоему, я считаю, будто только беременность сделает ее счастливой? За кого ты меня принимаешь? За какого отца?
Он сердито взглянул на Бовуара.
Жана Ги удивила эта неожиданная вспышка.
– Для отца вполне естественно задавать подобные вопросы.
– Так она беременна? – спросил Гамаш, подаваясь вперед.
– Нет. Она выпила за обедом бокал вина. Вы не заметили? Тоже мне детектив.
– Я больше не детектив. – Он поймал взгляд Жана Ги, и они оба улыбнулись. – На самом деле я вовсе не об этом спрашивал, – искренне сказал Гамаш. – Просто я хочу, чтобы она была счастлива. И ты тоже.
– Я счастлив, patron.
Они посмотрели друг на друга. Разглядеть былые раны могли лишь они сами. Так же как и увидеть признаки подлинного исцеления.
– А вы, сэр? Вы счастливы?
– Да.
Бовуару не требовалось задавать дополнительные вопросы. Всю свою профессиональную жизнь он выслушивал ложь и мог отличить ее от правды.
– А как дела у Изабель? – спросил Гамаш.
– У исполняющей обязанности старшего инспектора Лакост? – улыбнулся Бовуар.
Его протеже назначили главой отдела по расследованию убийств, хотя все считали, что после ухода шефа в отставку
