волком по степи рыскать будет, невидимо все примечая, к следу чужому принюхиваясь.
Помощником своим он взял двух молодых умелых воинов. Полторака – удальца, насмешника и здоровенного детину, который кулаком бычка трехлетка с ног сбивал. И Стояна – угрюмого немногословного дружинника со шрамом через все лицо, полученным от половецкой сабли несколько лет назад.
Тихим свистом кто-то из дозорных оповестил о приближении Евпатия, и от дерева мгновенно отделился Стоян, как будто из земли вырос. Он сделал знак, и в тишине лесочка скрипнули ослабляемые тетивы луков. Среди деревьев, мелкого подроста и кустарника сидели, лежали, поправляли снаряжение дружинники. Все опытные воины, все в кольчужных бармицах с наклепанными железными пластинами, у всех круглые легкие щиты, удобные для конного боя без строгого построения, когда каждый воин бьется с тем, до кого может дотянуться. У каждого кривая сабля, короткое копье сулица, у многих луки в колчанах. Вооружение легкое, для скоротечного наскока, а не для открытого боя с вражеским войском.
– Как? – спросил Евпатий. – Тихо вокруг?
– Тихо. Мужики с возами из монастыря вышли. Мед повезли в Чернигов.
– Мед монахи делают добрый, – вспомнил Никона Евпатий и нахмурился. – К реке Воронеж пойдем, а дальше на север.
– Кого ищем, Евпатий?
– Ветра в поле. Недоброго ветра.
Кони тихо похрапывали, вскидывая головами и тряся гривами. В низинке было вдоволь сочной травы, и коноводы не мешали коням пастись, зная, что переход может оказаться очень долгим. Евпатий расположился под раскидистой старой ивой со Стояном, Полтораком и десятниками своего отряда. В Рязани он и словом не обмолвился, куда и зачем собрался идти с такой малой дружиной. Теперь же пришло время рассказать.
– Слушайте меня, други, – заговорил Евпатий, сидя на старой коряге, широко расставив ноги и поглаживая густую бороду. – Дело нам предстоит непростое, потому велел я выбрать лучших из лучших. И числом идем малым, потому как идти нам предстоит незаметно, скрываясь лесочками, балочками да под покровом ночи.
– На своей земле таиться будем? – удивился Полторак, поигрывая диковинным кинжалом с кривым лезвием, взятым в бою у степняков.
– Потому и таиться будем, чтобы никто не знал о нашем походе. Ни свой, ни чужой. Свой сболтнуть может, чужой глаз сразу заподозрит неладное. Четырнадцать лет назад мой отец головушку свою сложил на реке Калке, где столкнулись мы с туменами татарскими хана Чогониза. Тогда они только появились в пределах земель русских. Появились и ушли. Думаю я, что проверяли они, как мы бьемся. Какова силушка наша. Многое поняли некрещеные. Поняли и то, что ладу промеж князьями на Руси нет. Три года назад ты, Полторак, вот этот самый кинжальчик у кого взял? То-то! Из Сурожа он привезен, не в наших землях кован. А в прошлом годе полчища татар на булгарские земли, что на восходе солнца от нас, нахлынули и пожгли их.
– Татар ждешь,
