Коми дом престарелых сгорел, – как о чём-то неизбежном и, в то же время, обыденном, – сказала одна из них.
– Да это уж не первый… – подтвердила другая.
Матушка Евдокия перекрестилась при этих словах.
Ульяна разозлилась:
– Что, говорить больше не о чем?!
– А им по радио и по телевизору тоже не о чем? Жгли бы молча. Ещё и сообщают.
– Заботятся, – усмехнулась Нинка.
– А вы, как услышите, что об этом говорят, так сразу и выключайте, – посоветовала старухам Ульяна.
– А вы слышали, девчата, что дом престарелых называют иногда домом ветеранов?
– Да, да! Тогда солиднее получается: «Сгорел дом ветеранов…»
Старухи засмеялись.
– Ничего смешного нет! – резко сказала матушка Евдокия.
– А, по-моему, очень даже смешно! – возразила подруге Нинка. – Жгут и остановиться не могут. Думают, надо бы заканчивать, а потом: «ну давай еще немножко пожжем, а потом – все!» Разве не смешно?
И Нинка заплакала.
– А вот нам сейчас наша Настенька споёт, – перебила тягостный разговор Ульяна. – Спой, Настенька, песню, которую ты в поле пела. Помнишь? Мы с тобой вдвоем гуляли…
И всегда молчащая старуха в капюшоне, не дожидаясь общего мнения, запела:
У меня есть доченька,
Доченька любимая,
Доченька красивая,
Доченька счастливая.
У меня сыночек есть,
Сыночка красивенький,
Сыночка любименький,
Сыночка счастливенький.
Каждый день молюсь за вас,
Детыньки красивые,
Детыньки любимые,
Детыньки счастливые.
Отзовитесь, деточки!
Отзовитесь рОдныя!
Пожалейте мымыньку,
Пожалейте стареньку!..
У меня есть деточки…
– Все грустное и грустное… – сказала после песни красногубая Гламурница.
– Веселое есть в репертуаре? Вот я сегодня во сне, например, танцевала.
– Одна? – спросила Историк.
– Нет, – кокетливо ответила Гламурница.
– И как он к тебе отнесся?
– Я не поняла… Сон быстро кончился, – в той же шутливой манере ответила Людмила.
– Ничего страшного! – сказала Анна. – В другом сне спросишь… Так и спроси: «Иосиф Виссарионович, как вы ко мне относитесь?»
Гламурница засмеялась от неожиданного «поворота». Вместе с ней засмеялись и другие старухи.
Ульяна подошла к Настеньке-Певунье и попросила пересесть. Та послушно встала, обошла скамейку и села с другой стороны спиной к окну Елены Олеговны. Ульяна сняла со старухи капюшон, освободила ее волосы из косы и стала расчёсывать их гребнем, вынутым из кармана платья.
«Надо же, – подумала Елена Олеговна, – волосы-то у Певуньи и не седые совсем…»
Настенька едва заметно, на одно мгновение, прильнула к Ульяне и тут же отклонилась обратно.
Конец
