зудел.
Общими усилиями постепенно восстановили картину. Позавчера дорога выдалась тяжелой. Накануне похолодало, прошел дождь, тракт раскис. Экипаж все время трясло. Жандарм Петренко, правивший лошадьми, без передышки бранился и рассказывал о сопровождении в Сибирь уголовников: тех гонят большими командами от этапа к этапу и не возятся, как с политическими.
В час дня остановились на привал в лесу – там не пронизывал насквозь холодный ветер. Перекусили всухомятку, не разводя огня – торопились. Максим Дубовский был тогда в полном порядке и привычно язвил над жандармами и товарищами. Пытался послать Артура за грибами, но корнет Смыслов не разрешил. На привале Артур достал из своего багажа книгу по экономической теории, но читать в пути получалось плохо: по-прежнему сильно трясло, да еще Петренко отвлекал своим нытьем. Жандарм не прекращал рассказывать ужасы про перемещение в Сибирь уголовников, про убогие пересыльные тюрьмы на этапах – с клопами и вшами; про голод и болезни.
– Довольно, братец, – степенно остановил излияния жандарма Шульц и мощной рукой похлопал Петренко по спине в голубом мундире. – Думаешь, нам станет стыдно, что там люди маются, а нас с комфортом жандармы везут? Не угадал-с! Пусть будет стыдно царизму и его служителям, что довели народ до такого состояния-с!
Столбов горячо поддержал Шульца и быстро и невнятно попытался произнести страстную речь. Дубовский довольно резко остановил его и начал рассказывать байку про веселого барина, который ехал на нескольких экипажах с книгами, распутными девками и цыганами, потом на постоялом дворе выпил водки и разбил графин об стену, а стопку об голову хозяина: «Чтоб запомнил, болван: политический Иванов в ссылку следует!» Все хохотали, даже жандарм Петренко.
В шесть вечера дотащились до деревеньки Козлищи. Для продрогших ссыльных нашли небольшую выморочную избу. Ефрейтор Шилин привел нескольких крестьян, и ссыльные купили дров, еды и водки – один полуштоф презентовали за труды жандарму. Казенных денег не хватило, добавляли свои. У Дубовского из портмоне выпала мятая ветхая исчирканная рублевая купюра, а Шульц ехидно предложил Максиму разменять ее на монеты. Тот привычно ответил колкостью. Лосев долго смеялся и очень настойчиво предлагал размен обоим. В ответ Максим нагрубил старику, чтоб не хрипел со своими глупостями.
Артур затопил печь и помогал Виктору Столбову готовить ужин – картошку в мундире и курицу. В восемь вечера жандармы, остановившиеся в доме по соседству, заперли своих подопечных в избе и установили караул. Лосев кричал через дверь – уточнял время у ефрейтора Шилина. Потом почему-то не смог открыть свои часы и попросил о помощи Максима. Чертыхавшемуся Дубовскому пришлось повозиться: крышка долго не поддавалась.
За ужином Столбов и Дубовский, не разговаривавшие несколько дней, наконец-то помирились. В немалой степени тому способствовали штоф и полуштоф водки. Две четырехгранные бутыли из зеленого стекла стали главным украшением стола. Впервые с начала перехода за едой не было сказано
