на настиле всхрапнуло томительно, после, приподнявшись на локтях, надсадно откашлялось и наконец обернуло ко мне свой лик.
Это был скуластый, патлатый парень лет тридцати с узким лобиком и тонкими потрескавшимися губами.
Парень обвел бесстрастным взором помещение, в котором находился, равнодушно кивнул мне, ощупал себя деловито – видимо, выясняя наличие телесных повреждений, затем осторожно соскреб ногтем с носа коросту засохшей крови и хрипло, как бы для себя, изрек:
– Ну, как всегда. Приплыли. Все понятно, – прищурился задумчиво, а после обронил в пространство: – Друг, закурить есть?
Я отрицательно покачал головой. Затем сказал:
– У тебя окурок к подошве прилип.
Парень, отчего-то не удосужась башмак снять, ловко, по-обезьяньи вывернул свою щиколотку обеими руками, будто проводил на ней болевой прием, и отсоединил сплющенный бычок от подошвы.
На отсутствие второго ботинка внимания он не обратил.
Затем, морщась в каком-то раздумье, порылся в кармане куртки и вытащил из него серую замусоленную спичку.
Я не без любопытства наблюдал за его действиями. Передо мной находился, без сомнения, бывалый человек, и его навыки в преддверии моих тюремных перспектив, кто знает, может, и следовало перенять.
Парень внезапно надул пузырем сизую от недельной щетины щеку и резко, как бритвой, мазанул по ней головкой спички.
Спичка загорелась. Я сглотнул слюну от удивления, едва не закашлявшись.
Вскоре в камере поплыл табачный дымок.
– За что устроился? – по-товарищески протягивая мне окурок, вопросил собрат по несчастью.
Я отмахнулся от его любезного предложения. Ответил:
– Ушел в пике, ничего не помню.
– Вот и я тоже, – грустно поведал он. – Жду вспышек памяти или сведений со стороны. Пили у Люськи, да, было… Потом пошел за добавкой. Дальше – короткое замыкание. Но, коли нас упекли не в вытрезвуху, а в реальную ментовку, значит, мы втюхались в историю с продолжением.
Дверь камеры отворилась:
– Колокольцев Юрий, на выход…
Я протер слипающиеся глаза. Молоденький, тоненький милицейский сержант, стоящий у входа в камеру, словно перенесся из прошлого, из далекой армейской учебки, и снова вытряхивал меня из сонного забытья в безрадостную действительность: дескать, вставай, новобранец, труба зовет! Да, труба мне. Поскольку не новобранец я, а задержанный, и зовет меня следователь.
Видимо, это карма. И на сей раз я и впрямь буду сидеть. И – поделом!
Руки за спиной, щербатая плитка милицейского предбанника под ногами, лестница на второй этаж, серые проплешины на истертом паркете, размытое спросонья и с похмела пространство тесного коридора, наконец, дверь с табличкой.
Ну, держись, дружок.
А вот и дознаватель. Первое
