кризисах они обратились в прах, а после рассыпалась артель, ибо добывали мы золото, а получали уже никчемные бумажки, а потому пришлось возвращаться в Москву.
Институт с грехом пополам я окончил, но после вольных хлебов идти на тягомотную копеечную службу не пожелал. И устроился, дабы присмотреться к окружающей меня жизни, грузчиком в большой продовольственный магазин, поближе к вкусной и здоровой пище. Познакомился с парой девушек, поставил на новые колеса мамины «Жигули», на которых халтурил по настроению, и начал приводить в порядок давно не освеженную ремонтом квартиру. При замене слива кухонной раковины пришлым сантехником обнаружилась трещина в подводящем шланге. За шлангом поехали в магазин.
По пути у ограды детского садика сантехник приметил сиротливо стоящую тумбочку, видимо, вынесенную на тротуар за ненадобностью.
– Точь-в-точь как твоя под мойкой, – поглаживая чумазым пальцем дыбившуюся под носом ржавую похмельную щетину, сообщил он. – Но твоя – того, подмокла с полу от перелива, подгнила, покосилась. Давай эту на заднее сиденье… Влезет, точно. Заменим рухлядь на свежак!
Свежак оказался мебелью, вынесенной из здания с целью перевозки в иное учреждение, и представлял собою социалистическую собственность и несомненную материальную ценность.
Из окон детского садика нас заметили какие-то нянечки и даже, как следовало из протокола, криками пытались пресечь наши деяния, но пресек их патруль, встретивший нас на выходе из магазина.
Смех смехом, а статья об открытом хищении (грабеже) госимущества по предварительному сговору группой лиц означала для лиц большую драму. В очередной раз я едва не влился в ряды спецконтингента колонии общего режима, но выручило чудо: дело рассматривалось в суде, где я некогда разносил бумажки, судья меня помнила с положительной стороны, и все вновь обошлось условным сроком, так что со скамьи подсудимых я был опять лояльно выдворен в неверные объятия ее величества Свободы, изменившей мне сегодня уже всерьез и бесповоротно с прокурором Серосливовым…
Ну а далее я открыл полиграфическую лавочку на паях с трудолюбивым кавказским человеком, случайно подвернувшимся мне на жизненном пути.
В последнее время, правда, он донимает меня своей неуемностью, планами по расширению бизнеса, призывами к закупкам новой аппаратуры, съему огромного помещения аж на самом Арбате и прочей деловой активностью. А я, откровенно обленившийся сибарит, чувствую себя гирей на его ногах. Он активен, как скаковой жеребец. Он хочет много денег. Он представитель того племени мусульманских тихих завоевателей, что постепенно и неотвратимо заполоняют не только Москву, но и всю Европу. Они не пьют, они умеют и любят работать, они смело и радостно рожают детей – свою смену (у Изика их уже четверо), они заботятся о детях, – они чтут и кормят родителей, и они в итоге возьмут верх. А вот мы – вымирающий вид, деграданты. Лентяи, жулики и краснобаи. Лишенные идеологии,
