style="font-size:15px;"> – Кто-то меня, видно, засек, – пропустив мою тираду мимо ушей, задумчиво откликнулся Юра. – Но что было – то было. Не серчай, не думал, что доберутся. Видишь, как вовремя я свалил, а ты сомневался… Хе-хе!
Ну, как и о чем говорить с этим моральным уродом?!
Я запер дверь на все замки и завалился спать. Завтра предстоял нешуточный денек. Решит ли проблему с необходимым мне назначением вице-премьер? Меня с головой накрывала волна страхов и беспокойств, зародившаяся в неведомых пространствах чужих человеческих страстей.
Однако следующий день прошел спокойно и сонно. Толклась прежняя водичка в нашей секретарской ступе, генерал вращался в сферах, шестерки травили байки, витийствовали о жизни и вообще, отрываясь от компьютеров, на чьих экранах высвечивались карточные пасьянсы и эротические пейзажи, но вот стукнули из комендатуры: «Прибыл!» – и погасли экраны, лица облагородились усердной сосредоточенностью, зашелестели бумаги, совершил первый оборот маховик пустой суеты, а следом по-хозяйски широко отворилась дверь, и вошел шеф: в форме, с серпастым, еще советским знаком почетного сотрудника, орденской планкой, золотыми трехзвездными погонами и в струящихся к лакированным узконосым башмакам лампасах. Обозрел суетную ущербность нашу лакейскую, прижмурился на миг досадливо, суть ее уяснив привычно, но, найдя в ней соответствие величию своему, смилостивился. А после, будто припомнив что-то, повел набрякшим желтым веком в мою сторону, сказав кратко:
– Ты… За мной! – и секретарше, уже проходя кабинетные двери: – Чай и прочие пряники…
Я побрел следом, загривком ощущая стылые взоры сфинксов канцелярии. Как бы хотелось им сейчас да туда, к двери, чтобы прильнуть хоть к щелке скрипучей, ухом с лакированным дубом сродниться, вибрациям речи внимая… Но! Много народа в секретариате, и, несмотря на общность желания, разобщенность карьер сговора не допустит. А если родится сговор, то и иуда в нем появится непременно.
– Ну, ты, присаживайся, – небрежно, по пути к своему командному креслу тиснув мне руку, сказал генерал, но внезапно поменял маршрут, подошел к настенному шкафу, открыл створку, достал оттуда початую бутылку коньяка и две рюмки. Далее, наклонившись к селектору и ткнув кнопку, брякнул грозно: – Лимон порежьте!
Ну, конец мне от нашей братии, приговор уже зреет, наливается завистливыми желваками на всех рожах…
Уселся начальник в кресло, жирной спиной потянулся, по волосикам височным реденьким кончиками пальцев прошелся и вдруг помягчел лицом, морщинами деятельными разгладился и засмеялся ласково, нежно даже. И с прищуром глаз посветлевших обратился ко мне, головой дернув в игривости:
– Ну, плут ты, Юрка, плут. Но – спасибо, удружил. Был сегодня у Николая Ивановича, вызывал… – тут в голосе его проскользнула торжественная нота, участливо подчеркивающая величину упомянутой всуе власти. – Взгрел, понимаешь, меня за этот твой… протекционизм, понимаешь… Майор, говорит, у нас, оказывается, государственными
