зачеркивать, словно это какой-то старинный писарь составляет прошение на какое-то высочайшее имя. Потому что Филатов, так скромно всегда говорит – стишки пишу, стишки.
Вот сегодня читал новое произведение в стихах – пьесу; так, ерунда, чепуха какая-то. Мы с вами закроем глаза на эти конвульсии скромности у мастера слова, потому что, даже если красавица говорит время от времени окружающим, что она уродина, ей, понимаете ли, это не вредит. Ее начинают возмущенно опровергать не очень умные люди или, наоборот, с улыбкой смотреть, которые поумнее. Во всяком случае, пусть будут стишки, если ему так нравится. И вот он пописывает эти стишки, выводит их таким красивым-красивым почерком, и мне приходит в голову, что, может быть, действительно это и есть прошения на самое высочайшее имя, чтобы его “стишки” превратились в стихи – диковинный язык, на котором изъясняется душа. Средство доставки чувства и ума человека человеку. Или еще того больше – хрупкий мост между небом и землей или очередная попытка создателя быть нами услышанным, достучаться до нас, чтобы это превратилось в стихи. Вот он пишет, зачеркивает-перечеркивает, снова закуривает, снова пишет, опять закуривает, опять пишет, перечеркивает, опять пишет – в конце концов получается какой-то конечный продукт, и тем же вечером, как я уже говорил, этой ночью сочиняется новая песня…»
Во время учебы Леонид не переставал писать стихи, выдавая их за чужие произведения. Это стало своеобразной легендой в училище. Все, от педагогов до сокурсников, гадали, кто же действительно это написал. Леонид умело путал карты. Он дошел до такой наглости, что – ладно там популярные Ежи Юрандот или Васко Пратолини – один свой отрывок он выдал за часть из «Процесса» Артура Миллера. Целый час Леонид играл его преподавателям кафедры училища, которая, к чести ее надо сказать, не вся прельстилась, но кое-кто оплошал. Был сделан даже комплимент такого рода: вот видите, какие надо брать отрывки, тогда и играть сможете, а то наберете черт знает что. Товарищ Леонида, Боря Галкин, не выдержал напряжения тайны и, думая, что делает Леониду приятное, выпалил, что это вовсе не Артур Миллер, а Филатов написал самостоятельно, чем, конечно же, смутил высокого преподавателя. «Это было время вольницы, – вспоминает Леонид, – нас никто никогда не курировал: что мы ставим, откуда отрывок, где он печатался…» Сейчас из того, что Леонид писал в то время, ничего не сохранилось, только в памяти сокурсников – Бори Галкина, Володи Кочана, Нины Руслановой. Леонид писал почти для каждого экзамена по актерскому мастерству 2–3 сценических отрывка. Делал как бы одноактную пьесу, но к этому своему виду творчества относился беспечно, безжалостно уничтожал написанное, так как не считал это фактом литературы, стеснялся, а писал отрывки чисто из актерского эгоизма, подгоняя их под некий характер, человеческий тип. Играть так было легче и интереснее.
С Владимиром Качаном и Михаилом Задорновым
В
