покровом разсеяния, с тою же силою будет искать легких, внешних и чувственно ярких впечатлений, перебегая от одного впечатления на другое. Ей будет нравиться эта переменчивость новостей, известий, она будет с жадностью впитывать все «новенькое», особенно слухи, пересуды, т.е. новые известия о разных знакомых и незнакомых людях. В этих известиях будет нравиться что-нибудь эдакое. Когда же сама дальше будет додумывать услышанное, в один миг представит что-нибудь за край выходящее, чтобы пережить хоть маленькое, но потрясение в своих эмоциях. А когда будет передавать дальше, непременно приукрасит или сгустит краски, добавит что-нибудь свое и переживет особое услаждение и удовольствие в сердце, когда эту новенькую подробность, на ходу изобретенную, будет рассказывать кому-либо. Неудивительно, что при таком состоянии сердца невозможно сколь-нибудь сосредоточенно молиться, ни дома, ни тем более на службе.
Покров разсеяния рождает особую любовь к газете. Множество мелких новостей, пикантные подробности. Даже в православных газетах мы будем искать живое, разнообразное, короткое и посильное для наших впечатлений. Не находя такого или вчитываясь в содержание, требующее разумного, вдумчивого чтения, скоро придем в скуку и даже в душевное отвращение, душа отложится и не захочет больше раскрывать этих страниц. Сплошные большие тексты будем перелистывать и радостно останавливаться на пестрых страницах. Собственно, газета и построена на обслуживании покрова разсеянности. У нее такой жанр.
Журнал – жанр уже другой. Он требует чуть-чуть, но разумного труда. Для этого нужно любить такой труд, т.е. быть свободным хотя бы сколько-то в созерцательной силе от покрова разсеяния. Давно замечено, что любители газет не очень жалуют классику, мало читают или вообще не читают ее, особенно игнорируют классику созерцательную: картины художников, скульптуру, зодчество, в народном ремесле – росписи.
Такой человек не находит для себя созерцательной пищи в иконах. Разве что верою обращается к ним. Сами же создатели произведений искусства или иконописцы, схваченные этим покровом, т.е. живущие либо внешней церковной жизнью, либо вообще не живущие ею, будут творить что-нибудь внешнее, лубочное, на непритязательный вкус, произведения-времянки, может быть даже и очень яркие и даже модные, но на миг. Такими же будут и иконы их. Внешне будет все хорошо, а дыхания вышнего не будет. Сейчас много таких икон пишут по храмам.
Подобным же будет и пение. Народные песни для покрова разсеяния неинтересны, скучны, особенно многокуплетные, с простым напевом. В церковном пении будет искаться что-нибудь эдакое, «живое». Во время пения будет желание как-то приукрасить, сделать ли росчерк в конце мелодии, мелодическую виньетку какую-нибудь добавить, или тоном музицировать. Потеря созерцательной силы приводит к угасанию вкуса к разумному пению и не чувствию в мелодии разумевательного
