худосочным прыщавым подростком, обожавшим сладкое. Однажды в припадке гнева, вызванного избытком сахара в организме, он едва не убил топором собственного брата. После этого Джек словно разом прозрел и решил, что полностью переделает свое тело и раскроет все его скрытые возможности.
Он принялся тренироваться. Через некоторое время Джек уже мог выполнить тысячу прыжков вразножку и тысячу подтягиваний в течение девяноста минут. Затем сумел отжаться от пола 1033 раза всего за двадцать минут, после чего тут же, не отдыхая, забраться по канату на восьмиметровую высоту с привязанным к поясу грузом весом почти в 70 килограммов.
Джека стали приглашать на телевидение. Люди начали узнавать его на улице. Для публики он был одновременно ученым, магом и немного богом.
– Я не могу умереть, – говорил Джек своим поклонникам. – Это нанесет ущерб моему имиджу.
Теперь, находясь в холодной воде залива Сан-Франциско, он метр за метром продвигался в сторону берега. Джек плыл за счет мощных движений ног и рывков связанными руками – эту необычную технику он изобрел сам.
Берег уже был хорошо виден. Толпа зевак на нем заметно увеличилась. Где-то среди них находилась жена Джека – Элизабет. До встречи с ним она курила как паровоз и питалась исключительно пончиками. Однако, выйдя замуж за Джека, Элизабет всерьез занялась синхронным плаванием и добилась внушительных спортивных успехов.
– Вон он, – сказал кто-то, указывая вдаль – туда, где, напрягая все силы, плыл со связанными руками шестидесятилетний мужчина, таща за собой лодку. Джек Лаланн, пожалуй, ни в чем не уступал Гудини – разница состояла лишь в том, что он не пытался освободиться от своих пут.
Джек говорил людям, что возраст – это не что иное, как внутренний настрой. Именно в этом состоит секрет. Сейчас, в холодных водах залива Сан-Франциско, он чувствовал себя настолько хорошо, что, выбравшись на берег, пожалуй, вполне мог бы выполнить тысячу отжиманий. Между тем большинство мужчин, достигших возраста Джека, выглядели сутулыми, обрюзгшими, жаловались на боли в спине и боялись смерти. Но не он. Джек верил в то, что неизменно будет просыпаться, чувствуя внутри себя крепчайший металлический стержень, – и так до конца времен.
Стоя на берегу, Скотт приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть. В эту минуту он забыл обо всем, даже о родителях. Для него разом перестало существовать все – кроме боровшегося с волнами пловца в резиновой шапочке. Гребок за гребком, дюйм за дюймом, преодолевая усталость, он продвигался вперед, и толпа зрителей подбадривала его криками. И вот наконец Джек Лаланн вышел на берег. Он тяжело дышал, губы посинели от холода, но пловец улыбался окружившим его репортерам. Его освободили от веревки, стягивавшей запястья, отвязали от пояса лодку. Вокруг Джека бесновалась восторженная толпа. Элизабет вошла в воду, и Джек подхватил ее на руки, словно пушинку.
Людям казалось, что они стали свидетелями чуда. Джек знал: какое-то время они будут пребывать в приподнятом
