знаю свою цену, господин граф.
Он улыбнулся.
– Ну, когда ты не строишь из себя убогую разумом простецкую девицу, ты выглядишь куда лучше. Я не буду морочить тебе голову. У меня есть надежда, что дело с княжной разрешится должным образом и мы не расстанемся во гневе, но сейчас меня заботят все Фургонщики. Придется ли мне начинать для них новые книги? Как долго они будут селиться поблизости от моих земель? Лишь несколько месяцев, как говорит ее высочество, чтобы самое большее на следующий год вернуться в Степи? – Граф принялся прохаживаться вокруг стола, почти на нее не поглядывая. – Императорские приказы были простыми и краткими. «Принять верданно в Олекадах, позволить поставить лагерь, не мешать». И только-то. Аж столько-то. Я не знаю, подумал ли кто об этом в столице, но их… сколько? Сто пятьдесят? Двести тысяч? Это целый народ. Во всех Олекадах нынче живет, может, вдвое больше народу, я знаю это, поскольку – видишь, – он задержался взглядом на книгах, – стараюсь точно знать число наших владений, а люди – их неотъемлемая часть. Увеличение этого числа вполовину – будет здесь, в горах, катастрофой. Эти земли не наполнят столько животов, а даже если бы наполнили…
Он снова сделал паузу и внимательно поглядел на Кайлеан.
– Из того, что я знаю, – начала она, осторожно подбирая слова, – Фургонщики и думать не думают оставаться в горах слишком надолго. Стада и табуны – это их богатство, а здесь нет места для выпаса.
– Я могу их купить.
– Я дочь купца, господин граф, и знаю: если разойдется весть, что верданно приходится продавать свой скот и лошадей, то цена обычной коровы с пяти оргов упадет до одного. Они пойдут по миру. Ну и, конечно, лошади, – она улыбнулась. – Они не откажутся их разводить, потому что это – как продавать своих детей. Они скорее перестанут жить в фургонах и осядут где-то навсегда.
– Но некоторые из их фургонов кажутся подготовленными и для этого.
– Боюсь, я не понимаю…
– Они везут кедровые и дубовые стволы, доски, бочки смолы, тысячи длинных гвоздей, плотницкий инструмент. Совершенно как если бы они были готовы встать в широком поле и выстроить там целый город.
Ой-ой, ой-ой-ой… Думай, девушка, думай!
– Я видела фургоны, груженные теми балками. – Наилучшая ложь – та, которая содержит больше всего правды. – И видела, как их используют, еще во время дороги Степями. Когда караван попадает на почву, преодолеть которую он не в силах, верданно строят из тех балок дорогу. Так делали, когда разлилась одна из речек и им пришлось преодолевать подмокшие пространства. Уложили стволы на землю, проехали и забрали их с собой. Сэкономили почти три дня дороги. Доски, смола и инструменты – для ремонта поврежденных фургонов, караван таких размеров потребляет порядком дерева.
Он мерил ее взглядом, внимательно, щуря глаза.
– Это умное объяснение, – процедил он. – Умное и логичное. И весьма рассудительное, – добавил тихо.
Пришло время оскорбиться. Она нахмурилась:
– Прошу
