тех пор ежевечерние отлучки отца Ярослава из дому стали обычным делом. Теперь он очень часто стал бывать у своих друзей, главным же образом – у отца Игнатия. Последний, разумеется, знал о том, во что превратилась семейная жизнь его друга, и потому никогда не противился его визитам, хотя подчас они были довольно утомительными. Но он понимал, что сейчас их дружба и эти вечерние посиделки дают отцу Ярославу хоть какое-то отдохновение, а значит – хоть малую, но все-таки опору. И лишать его этой опоры было бы жестоко.
Впрочем, помимо квартиры отца Игнатия, в Мангазейске появился еще один адрес, который значил для отца Ярослава как минимум не меньше…
Чай был благополучно выпит. Какое-то время два друга, два священника, посидели молча, мысленно вспоминая общее прошлое. Затем отец Игнатий произнес фразу, ставшую уже почти традиционной:
– Отец Ярослав, время позднее…
Андрейко кивнул. Чайник и кружки были убраны, после чего два друга вместе прочитали вечернее молитвенное правило. Затем (что, опять же, уже стало своеобразной традицией) отец Игнатий удалился в соседнюю комнату, где стояла старая разбитая кровать, а отец Ярослав расположился на не менее старом и не менее колченогом диване.
Глава 3
Наша служба и опасна, и трудна…
– Значит, говоришь, надо все-таки съездить… – раздумчиво, медленно произнес Евсевий. С момента его прибытия на кафедру прошло уже почти три месяца, зимоподобную весну сменило лето, однако в своем архиерейском кабинете он как будто еще не освоился. Благочинный отец Василий стал для него гидом и эдаким чичероне, объяснявшим, что и где находится, а заодно и как строить взаимоотношения с миром за пределами кабинета и алтаря.
– Как благословите! – коротко, нарочито рублено ответил отец Василий. – Но в администрации области ждут. Губернатор, сами понимаете, очень высокого мнения о собственной персоне, – тут в словах благочинного появилась столь же нарочитая, ядовитая ирония. – Сам на прием ехать не хочет. Но звонили, приглашали. Даже обещали все особо торжественно устроить.
– А ты вместо меня не можешь? – спросил Евсевий. Интонация была почти просительной, отчего Васильев основательно смутился. Понятие субординации за годы армейской службы он впитал чрезвычайно крепко, и неуверенность, а тем более просьба со стороны вышестоящего лица – это было что-то диковинное и даже неприличное.
– Как благословите! – снова сказал он. Благочинному очень нравилась и эта фраза, и сам этот стиль. Он любил командовать и подчиняться – но первое все-таки больше.
Евсевий продолжал размышлять. Он все еще не мог привыкнуть к архиерейскому сану. И он сам, и епархиальные клирики ощущали, что ведет он себя со священниками скорее как один из них, первый среди равных в лучшем случае, а не как собственно епископ – «князь Церкви». Казалось, будто он надел костюм с чужого плеча. Но это была лишь половина проблемы. В конце концов, так ведут себя многие недавно рукоположенные
