его поймали, арестова-али, велели паспорт показать! – вдруг взревел во всю глотку Алеша и уцепился руками за край стола. Гора картонных папок соскользнула на пол, наделав шуму. Часть папок рассыпалась и листы протоколов, заявлений и других документов в беспорядке разлетелись по полу.
Дежурный вскочил, предвкушая хорошую взбучку, даже воротник на его рубашке агрессивно наклонился. Ёсиф инстинктивно зажмурился, чтобы не видеть неизбежного жестокого избиения. Он отшатнулся и замер в тоске.
– Цыпленки тоже хочут жить!!! – теперь уже любому, кто хоть раз где-то слышал записи Алеши, было очевидно, что это тот самый голос с цыганскими интонациями. Он не унимался, продолжая оглашать воплями дежурку и сопротивляться.
Капитан еще сильнее встряхнул тощее тело и пальцы певца, наконец, отцепились от края стола.
– Погоди оформлять! – скомандовал капитан. Одной рукой он сгреб со стола магнитную ленту, другой ухватил за шкирку певца и поволок в свой кабинет.
– Ну, пипец, Алеше! – тайком перекрестился клавишник.
Что меня подтолкнуло в этот момент – не знаю. Может быть потому, что я еще не был пропитан этим вечным страхом неотвратимости возмездия, характерным для подпольных музыкантов. А может быть наоборот – потому что мое положение было гораздо хуже и отчаяннее, чем у них. Но я действовал инстинктивно. Уж точно не успев подумать о возможных последствиях.
– Товарищ полковник! – ринулся я за офицером и проскочил следом в его кабинет, пока никто из милиционеров не успел среагировать. – Я вообще не музыкант, меня невеста ждет! – выпалил я, врываясь в комнату.
Капитан подтолкнул Алешу, руки и ноги которого болтались как у манекена на шарнирах, в сторону дивана, стоящего возле стены в кабинете. А меня настиг дежурный, свирепо завернувший руку за спину.
– Отставить! – скомандовал офицер. – Кто такой? – спросил он почему-то не меня, и не дежурного, а Алешу.
– Это Сережка, я ему сто рублей должен, – отрекомендовал меня певец.
Мент подошел к несгораемому шкафу, стоящему в углу кабинета и загремел связкой больших ключей. Не без усилий, со скрипом открыл металлическую дверцу и извлек оттуда обычный бытовой магнитофон «Маяк». Водрузив его на стол, милицейский начальник достал из того же несгораемого шкафа еще и початую бутылку коньяку «Три звездочки», критически осмотрел ее и тоже поставил на стол. Он делал это с какой-то молчаливой торжественностью.
– Вот ведь жизнь, – пробормотал он, наконец, сам себе под нос. – Сам Алеша Козырный пожаловал в мою ментуру. Господи, боже мой! А я твои песни столько лет слушаю, всегда мечтал живьем пообщаться…
Однако, присмотревшись к состоянию певца, капитан только скептически крякнул.
– Вот, что, подозреваемый, – обратился он ко мне. – Сейчас поведешь своего друга в сортир, и будешь полоскать его дурную голову под краном, пока не протрезвеет. Или нет, – он засомневался и повернулся к дежурному. –
