рядом. Это был Велес.
Никто из людей Получья не брался помогать ему, на лицах читалось недоумение и праздное любопытство. Когда Варун, шатаясь от утомления, склонил голову в бочку с водой, Любор спросил у старейшины, от чего же племя не помогает и не идёт на поклон своим богам.
– А зачем? – пожал плечами Любогост, – Все видели, как богов свалили в реку обычные люди. Теперь мы увидели, что эти боги не могут за себя постоять. Так что зря он старался.
Небо заволокло, пошёл мелкий липкий дождь, и отряд был готов к отъезду. Пленницу Варун посадил позади себя на круп коня, но вышла заминка – что делать с пленником? Раненый, он хромал и оставлял за собой кровавые следы.
Тогда Варун спрыгнул с коня, схватил древлянина за волосы и потащил на холм к врытым идолам. Не дав тому опомниться, кузнец выхватил топор и всадил лезвие ему в грудь. Скользкие брёвна покрылись алым, и дождь растянул красную шапку по всему холму. Но и это не вызвало почтенного потрясения. Сверженным богам жертва не нужна, людям – тем более. Варун рыкнул, сплюнул в сторону Любогоста и поспешил обратно на коня.
Они уезжали молча.
***
Были такие, кто называл Стоянище городом, поскольку частокол острога огораживал его. Это было новое поколение селян, при которых этот частокол возводился. У старого поколения он вызвал лишь удивление – зачем-де столько сил тратить, когда пройдёт два-три лета, и надо кочевать на новое место? И там заново валить лес, жечь пни, корчевать коренья и пахать девственную землю, богатую на всходы. А потом, выпив земные соки, уходить и оттуда.
Но князь Стоян был из молодого поколения, когда предложил с переселением повременить, а пока пожечь под новые пахоты ближние леса. Выдохнутся старые – засеем новые, а как старые отдохнут и наберут сока, дадим отдохнуть и новым. Так на девять лет хватит, а там посмотрим.
С тех пор прошло уже одиннадцать, и люди начали забывать о тяготах переселений, о том, как трудно бросать обжитую яму и копать новую, да и о самих ямах забывали. Землянки, как грибы, тянулись верх от земли, покрывались крышей, толстели сенями, а иные и клетями, где теперь часто молодёжь коротала любовные ночи. Куда удобней и теплей, чем ямы!
У княжьего дома появилась гридница – большой зал с дубовыми колоннами, где пировала дружина. Рядом, чтобы умерить бабью ревность жены, князь отстроил терем, и в нём поселил дреговичских, кривичских и полянских рабынь, захваченных в боях или купленных на славянских торжищах, где их продавали хазарские жиды. Главное сокровище, ценнейший товар. Более же всех князю милы были русинки с их серыми глазами, рыжими косами и высокой статью. Этих можно было выторговать только у скандинавов, заходивших на ладьях по Днепру от Ладоги. В обмен скандинавы просили славянских гребцов – уж больно те были крепки.
Терем звенел голосами жен и детей, княжьих ублюдков, которые носились целыми днями без порток, создавая тем удобства
