ждали, и вот я здесь.
Мгновение тишины, и торжествующий гомон стал ей ответом. Они все еще могли чему-то радоваться. Или хотя бы делали вид. Лицо Николетт оставалось каменным, а твари бесновались внизу, под возвышением. Чем-то это напоминало шабаш. В конце концов, все они пришли поклониться дьяволу. Но это было нечто другое. Не те шабаши, которые она привыкла наблюдать в лесах и пустошах возле своего заброшенного имения. Это был почти что религиозный обряд. Темная религия начинала здесь свои обороты, как круговерть золотых часов. Только перевернутого распятия больше не было, вместо него присутствовала живая фигура дьявола у нее за спиной. И в сени его крыльев можно было чувствовать себя его законной частью.
Только вдруг она ощутила нечто другое. Чужеродное присутствие здесь. Глаза Николетт блеснули, как льдинки, и заметались по толпе. Она чувствовала присутствие врага.
Он прятался за колонной, тщедушный человек, который думал, что ему удалось провести целую толпу адских тварей. Про себя он твердил свои странные молитвы, чтобы затмить зрение бессмертных, но она-то его видела. Другие были слишком увлечены ею, чтобы заметить.
– Слуга бога! – ее указующая рука тут же привлекла к себе сотни адских взглядов. Голос чистым звуком отдался под сводами залы. Слова означали смертный приговор, и человек, прятавшийся за колонной, понял это. Он попытался бежать, но кто может убежать от адской армии, ринувшейся за ним. Теперь у них точно будет пир. Крики, чавканье, хруст костей и кровь, от которой Николетт уже не потребует своей доли. Ей должно было бы приятно просто смотреть, как незнакомца в рясе раздирают ее слуги, словно ягненка в мясной лавке.
Голова монстра, стоявшего сзади, склонилась к ее лицу. Огромные крылья шелохнулись, подобно тени. Это хороший знак, без слов сообщал он, враг сам пришел, чтобы сложить свои кости на твоем приветствии. Почти верный знак победы.
Возможно и так. Николетт равнодушно допила остатки крови и бросила чашу на пол. Пир так пир!
Пророческие сны
Фердинанд метался на узкой койке в своей келье. Шелковистые русые пряди разметались по жесткой подушке. Роскошь на нищенском полотне. Внешность юноши осталась его единственным достоянием. Человеческая красота горит подобно свече в бедной серой обстановке. Ну и еще аромат роз за красивым переплетом стрельчатого окна также напоминал о том блестящим мире, в котором Фердинанд жил когда-то. Все осталось в прошлом. Кроме запоминающегося лица, которое многие могли узнать. Посмеялись бы над ним прежние знакомые или содрогнулись бы от увиденного? Блистательный юный аристократ с отличным состоянием и родословной принес себя в жертву ради веры. Ну, разве не больно и не смешно? Кто бы еще сделал так? Многие сочли бы Фердинанда глупым, а не избранным. Или и вовсе безумным. Но разве святые, отрекавшиеся от всего и шедшие на муки по собственной воле, не были для мира безумцами?
Вопреки
