скорости ветра показывала почти пятнадцать баллов.
– Гасан! – закричал он. – Нужно послать спасателей в тяжелых скафандрах. Пятнадцать баллов.
– Они уже давно там, – немного помедлив, ответил Кадыров. – Только инфравизор у них барахлит…
И тут погасли красные штрихи хронотографа. Литвинов уже по памяти прошелся излучателем по последним горизонталям, впрочем, без особой необходимости – потенциал трещины стал слишком высок. Еще минута, и он достиг максимального значения. Трещина закрылась.
Литвинов бессильно откинулся в кресло и вытянул на коленях судорожно дрожащие от невероятного напряжения пальцы. Теперь оставалось сидеть и ждать, когда спадет ветер или, что более вероятно, упадет башня. Бесполезно пытаться выбраться наружу без скафандра, маску тотчас же сорвет ветром, да и добраться до пескотанка все равно не удастся… Как там стрелка? Ого, семнадцать баллов. Предел прочности башен – двадцать, это тщательно закрепленных… Пожалуй, все-таки упадет.
Отвратительный металлический скрежет заполнил всю кабину, слегка мутило от непрерывного раскачивания. «Не хватало еще заболеть морской болезнью», – вяло подумал Литвинов и стал тщательно привязываться к креслу. Только когда погас, дернувшись, словно в конвульсии, свет и лишь тусклые красные лучи аварийной лампочки врезались в плотную тьму, Литвинов вдруг вспомнил, что Поплавский не успел демонтировать эту башню, и, значит, тяжелый скафандр должен остаться в стенном шкафу.
Литвинов сидел на пустом ящике из-под генератора и негромко разговаривал с бригадиром группы техобслуживания Богдановым, когда, грузно переваливаясь через барханы, к площадке подкатил большой красный вездеход с шестиугольной эмблемой Управления. Из вездехода неуклюже вылез Хлебников и, поздоровавшись со всеми за руку, пошел через всю площадку к Литвинову. У опрокинутой навзничь башни он на минуту задержался, окинул взглядом погнутые решетки основания, с корнем вывернутые из земли, перекрученные страшной силой опоры и некоторое время постоял у глубоко зарывшегося в песок купола. Монтажники, оторвавшись от работы, с любопытством провожали его взглядами.
– Здравствуй, Григорий, – сказал Хлебников, подойдя ближе, и протянул руку.
– Здравствуй, Иван, – Литвинов не спеша поднялся, стараясь не делать резких движений – тело все еще болезненно ныло. – Приехал полюбоваться?
Они помолчали, смотря друг другу в глаза. Богданов встал и, пробормотав что-то невнятное, деликатно отошел в сторону.
– Как Гасан? – наконец спросил Хлебников.
– Он был все время без сознания… Потому когда уже врачи прорвались к нам, начал бредить, – нехотя сказал Литвинов и, помедлив, добавил: – У него несколько тяжелых переломов, да и крови потеряно порядочно… Вот все, что я пока знаю.
– Как ты его вытащил? – спросил Хлебников, глядя в сторону.
Литвинов
