ответила:
– Не знаю. И никто, скорее всего, не укажет вам, даже приблизительно, где он мог бы находиться. Да, такие вот мы беспамятные.
– Это плохо, – сказал я, – «любовь к отеческим гробам, к родному пепелищу», о которой писал Александр Сергеевич Пушкин, забывается у нас, к сожалению, забывается. Надобно ее возрождать – и любовь, и память. Но, что имеем пока, то имеем. И слава Богу за это!
– Да, – задумчиво проговорила Наталья Александровна, – слава Богу!..
А в небе над нами проплывали пушистые облака. Припекало солнышко. Текла река Сoлодянка, несла свои воды к реке Барневе. Где-то хрипло, задиристо, прогорланил петух. Протяжно промычала корова. И вновь звенящая тишина жаркого осеннего дня опустилась на избы села Батурино. Ни души. Словно бы жизнь замерла здесь и не двигалась вперед лет двести. И словно бы не было тех страшных, разрушительных лет. И ничего не напоминает о прошлом, о достижениях цивилизации, развращающих человека.
Перед нами высится прекрасный храм! И думается, что вот, сейчас отворится храмовая калитка, и кудрявый, золотоволосый мальчик побежит по улице, поднимая пыль башмаками, к своему дому, где ждут его папа и мама, братья и сестры, чтобы встретив его, сказать: «Где же ты задержался, Андрюшенька? Пора садиться за стол, трапезничать. Читай молитву. И мы помолимся…»
Мы простились с Натальей Александровной. Я пожелал ей Божией помощи в добрых делах. Она мне тоже. До свидания!.. До свидания!.. И вскоре, думая, что я уже собрал достаточно материала для написания книги, я уехал из Батурино. Но мои надежды не оправдались....
Дома, в городе Новосибирске-Новониколаевске, немного отдохнув после поездки, я принялся изучать собранные материалы, готовить план предстоящей работы. Думалось: «Что написать – рассказ или повесть? Материала собрано достаточно и для большой вещи. Не знаю, не знаю… А, что голову ломать! Начну работать, а там – как Бог даст!..» И однажды, созрев для литературного труда, я встал перед иконами, прочитал молитву «Царю Небесный», попросил благословения и помощи у Господа, присел за рабочий стол и начал писать. Дело, как будто бы, пошло.
Обычно я работаю по вечерам. Начинаю после десяти часов и пишу, пока не иссякнет желание трудиться. Тогда я говорю сам себе: «Стоп!» – ставлю точку, встаю из-за стола, благодарю Господа за помощь, выключаю люстру и подхожу, чтобы взглянуть в окно.... Темнота поздней осенней ночи окутывает город. В черном небе ярко сияют звезды. Тихо за окном. Вижу – там, за домами, тускло горят фонари. В домах погашены огни. Люди спят. Лишь одно или два окна освещены. Не спят, подобно мне, какие-то полуночники, и почему-то подумается, что на Афоне, в Иерусалиме, на Валааме, в Троице-Сергиевой Лавре, в Оптиной пустыне, может быть, в какой-нибудь избушке-развалюшке, стоящей на берегу озера, тоже кто-то не спит, молится о нас, грешных, Господу, просит Спасителя, чтобы Он простил, по Своей великой милости, людей согрешивших, наставил на путь спасения.
Я смотрю в небо, расцвеченное гроздья�
